– Помощники получают шесть пятьдесят в день. Нужно только зарегистрироваться у директора библиотеки.

Карандашом он показал на кабинет со стеклянной дверью в дальнем конце зала.

– Обычно работа занимает десять часов в неделю, но сейчас нам не хватает рук, поэтому можешь работать в двойную смену, если захочешь.

Он помолчал и спросил:

– Ты первокурсница?

Я кивнула.

Он протянул руку.

– Я Уэйн. Работаю над докторской.

– Я Марен.

– Очарован.

Я вдруг поняла разницу между иронией и сарказмом. Я решила, что Уэйн мне понравился. Друзьями мы все равно не стали бы – к счастью для него, – но он ясно дал понять, что уважает меня, а это много значило.

Я переступала с ноги на ногу.

– А о чем ваша докторская?

– О библиотечном деле. – Он пожал плечами: – Ничего интересного.

Мы обменялись улыбками. Он повернулся, чтобы уйти, но остановился.

– Послушай – я могу поговорить с Хендерсоном. Он директор. Я знаю, что ты уже проработала недели полторы, договорюсь, чтобы тебе заплатили.

– Спасибо. – Я вдруг почувствовала такую благодарность, что едва не разрыдалась. – Очень мило с вашей стороны.

Уэйн в последний раз пожал плечами, прежде чем вернуться к своему столу. Я пошла вдоль полок, держа в руках учебники по инженерному делу и улыбаясь, как будто ничего в мире меня не тревожило.

По пути из библиотеки я взяла копию студенческой газеты, купила в столовой сэндвич и, развернув газету, просмотрела объявления о сдаче жилья. Самый дешевый вариант располагался в полудюжине кварталов от кампуса. Он был подозрительно дешев – всего двести долларов.

Обращаться по адресу 355 Фронт-стрит, с 10 до 18. Только для юных дам.

Дом был старым, покосившимся, в викторианском стиле, с мебелью на крыльце и садовыми гномами с облупившейся со смеющихся рожиц краской – потрепанными, но симпатичными. Дверь открыла пожилая женщина возраста миссис Хармон, но гораздо более тучная.

– Здравствуйте, – сказала я. – Я пришла насчет комнаты.

Она кивнула и шагнула в сторону, чтобы я могла пройти. В прихожей пахло плесенью и сиропом от кашля. На полу лежала ковровая дорожка в восточном стиле, вся в пятнах и дырах. Через открытую дверь слева я разглядела коричневый диван с вышитыми подушками.

– Ты выглядишь не особенно взрослой для того, чтобы жить самостоятельно, – заметила женщина.

– Я первокурсница.

– Не поладили с соседкой? Ну что ж, здесь никто тебя не побеспокоит. Я беру только трех постоялиц одновременно, две другие тихие, как церковные мыши. Почти не попадаются на глаза. Кухней пользоваться не разрешено, но ты ведь все равно будешь питаться на кампусе. Хочешь посмотреть комнату?

– Да, пожалуйста.

Она показала на лестницу.

– Вторая дверь направо. Ванная в конце коридора. Извини, что не показываю лично. Не очень-то хочется в таком возрасте по лестницам подниматься.

Я кивнула и поднялась. Комната была маленькой, но очень чистой, с письменным столом, комодом и одноместной кроватью с накрахмаленным бельем. Я открыла шкафчик, внутри на перекладине висели металлические плечики, какими пользуются в химчистках. Окно было закрыто, но из какого-то двора доносился детский смех. Я подняла голову. Над дверью висело распятие.

Когда я спустилась, пожилая хозяйка все еще стояла у подножия лестницы.

– Ну как?

Манера разговаривать у нее была прямолинейная, но не грубая. Я подумала, что дожидаться предложения пройти на кухню и выпить чаю с пирожным бесполезно.

– Так я могу снять комнату?

– Двести долларов в месяц. Первый и последний – по четыреста, и она твоя.

– Наличные принимаете?

Она приподняла бровь.

– Так много носишь с собой?

Я вынула из рюкзака то, что осталось от пачки Трэвиса, и отсчитала четыреста долларов двадцатками.

– Не очень-то благоразумно расхаживать по городу с такими деньгами.

– Обычно я не расхаживаю.

Я протянула ей деньги, и она облизала палец, прежде чем пересчитать их.

– Ну, на вид ты вроде приличная, но все равно предупрежу. У меня такое правило – никаких мужчин в доме, кроме моего внука. Иногда он кое в чем мне помогает, так что не пугайся, если увидишь его.

– Понятно, – сказал я.

После этого я вернулась в комнату Керри-Энн, упаковала свои вещи и заперла за собой дверь.

У меня была работа. Был дом. Я должна была радоваться.

То, что миссис Клиппер говорила о других девочках, оказалось правдой – только они, скорее, были не «церковными мышами», а привидениями. Я видела их только раз или два в неделю, они исчезали в своих спальнях с мокрыми волосами, обернувшись полотенцем. Однажды поздно ночью я могла бы поклясться, что слышала мужской голос и скрип двух пар ног, поднимающихся по лестнице; из соседней комнаты доносился шум, но утром оттуда вышла лишь моя тихая соседка и едва слышно спустилась по лестнице. Мне захотелось постучаться в ее дверь, но я понимала, что она будет все отрицать. Я вспомнила Трэвиса и подумала, сколько на свете людей, делающих то же, что и я. Обязательно должны быть такие.

Жизнь шла по одному и тому же заведенному сценарию. Я расставляла книги по полкам, устраивала обеденный перерыв, ела сэндвич с тунцом и пролистывала роман Энн Райс в далеком уголке библиотеки, потом возвращалась в свою комнату в доме миссис Клиппер и дочитывала книги, которые начинала читать днем. У меня было два выходных утра в неделю, и тогда я сидела на лекциях и писала конспекты, как будто от этого зависели мои оценки. Иногда, когда в библиотеку заходил Джейсон, я прерывала рутину, особенно если он следовал за мной к шкафам.

– Ну что, читала в последнее время какие-нибудь интересные статьи?

Я вздыхала и прижимала к груди учебники. Джейсон слегка улыбался, как будто ему было приятно заставать меня врасплох.

– Извини, – шептал он.

– Да все нормально.

Я вглядывалась в названия книг на другой полке и отходила от него, как будто искала что-то особенное.

Однажды он произнес мое имя, а я попыталась не вздрогнуть.

– Можешь отложить книги? Хотя бы на секунду?

Я поставила стопку на полупустую полку, а он шагнул ко мне. Я почувствовала, как меня тянет к нему – как металл тянется к магниту или цветок – к солнцу.

Он поднял руку и задержал ее.

– Можно?

Я кивнула.

Он бережно приподнял мой медальон и нажал на крохотную кнопку, крышка со щелчком открылась. Внутри Дуглас Хармон изображал для давно умершего фотографа голливудскую улыбку.

– Симпатичный, – заметил Джейсон.

От его рубашки исходил легкий запах стирального порошка, а в дыхании чувствовался дымный аромат бекона вперемешку с «Листерином».

– Твой дедушка?

«Хотелось бы».

– Думаю, ничей он