В аэропорт Гелиополиса прибыли вечером 27 августа.

Смешавшись с другими пассажирами, прилетевшими тем же самолетом, мы шли по пустому коридору терминала. Воздух здесь был совершенно другой. Приятно ощущалась его сухость, несмотря на жару.

Двигаясь в толпе смуглокожих людей, подошли к таможне. Здесь без проблем продавали визы. Митараи отметил, что приехать в Египет можно запросто, как только это придет в голову.

Пройдя мимо на удивление веселых служащих аэропорта, мы вышли в вестибюль, где царила совершенно другая атмосфера. Были и опрятно одетые джентльмены в костюмах, и люди в белых одеждах до пола. Пахло по2том и одеколоном.

Само собой, у всех был темный цвет кожи. Но негров было немного. Все эти люди оживленно разговаривали, громко и часто смеялись.

При нашем появлении разговоры прекратились, и все уставились на нас — слишком уж мы выделялись в толпе светлым цветом кожи. Перед нами появился мальчик, который, пробравшись через толпу, принялся демонстрировать нам разнообразные бусы и браслеты, во множестве висевшие на его худых руках. Он что-то кричал, очевидно, предлагая нам их купить.

Подошла девочка с ожерельями из множества мелких белых цветов в руках. Оценив наши взгляды, она попыталась повесить их нам на шеи.

Все они были в белых или пестрых балахонах до щиколоток. Видимо, это национальная одежда местного населения, вроде юката [24] или кимоно в Японии. У нас кимоно постепенно исчезает из повседневной жизни, а здесь национальное платье с гордостью носят каждый день. К тому же в этих жарких местах такая легкая одежда очень соответствует привычному укладу жизни.

Я вспомнил первую сцену, с которой начинаются приключения в фильме «Убийство в “Восточном экспрессе”» [25] . Нарядные английские дамы, пробираясь сквозь толпу таких же вот бедных торговцев, гордо идут по платформе вокзала… В таких местах нельзя держаться слишком скромно. Если не демонстрировать должную степень высокомерия, этим воспользуются.

К нам пробрались еще двое-трое мужчин среднего возраста, которые, видя, что я не понимаю их язык, попробовали завязать диалог с Митараи. По-видимому, это были таксисты. Нам нужно было, миновав Каир, ехать прямо в Гизу. Поэтому мы, раздвигая толпу, вышли из вестибюля и направились к выходу из здания аэропорта.

Перед выходом располагалась просторная стоянка. Солнце едва зашло, и расставленные по всей площади фонари включили, видимо, недавно, поэтому они еще только разгорались оранжевым светом.

Было жарко, но когда мы вышли на стоянку, подул ветерок. Сухой воздух был приятен для кожи.

К ветру примешивался характерный для южных стран аромат. От аэропорта не видно было ни пустыни, ни городских домов, но в воздухе ощущался слабый запах пыли.

Фонари слабо освещали территорию аэропорта; это были не ртутные светильники, и горели они оранжевым светом.

Перед зданием аэропорта стояло много машин такси; все автомобили были не первой свежести, грязные, кое-где поцарапанные и помятые. В Японии таких машин уже больше не встретишь.

Видя все это вокруг, мы ясно чувствовали, что преодолели огромное расстояние и попали в мир совершенно не знакомой нам раньше культуры, в место, где зарождалась цивилизация.

— Исиока, поехали! Садись в это такси, как будто только что извлеченное из раскопа.

Даже в веренице неприглядных машин, выстроившихся перед зданием аэропорта, этот «Фиат» выглядел особенно печально. Бока помяты, краска местами облупилась, стекла остались только спереди и сзади. Заднюю дверь удалось открыть с большими усилиями, при этом она отчаянно скрипела, и я был уже готов к тому, что она оторвется и рухнет на асфальт.

После долгого кряхтения стартера мотор проснулся, и, страшно дрожа всем корпусом, машина тронулась.

Оглядевшись внутри, я отметил местами торчащие из сидений пружины и обрывки желтой губчатой прокладки. Внутренняя обивка дверей полностью отвалилась, и ручки для открывания окон, разумеется, отсутствовали. Но это совершенно не создавало неудобств, так как стекол в них все равно не было. Отсутствие стекол никак не беспокоило. Во-первых, в этих местах нет холодного сезона, а во-вторых, здесь никогда не идет дождь. Так что без стекол сухой египетский ветер продувает машину, и ехать так даже приятнее.

Митараи стал посмеиваться.

— Симпатичная машинка. Выставить ее где-нибудь на Гиндзе [26] , так все решат, что это произведение искусства… Исиока, на Юге таких машин много.

Я успокоился. Митараи стал понемногу выздоравливать. Для него дурацкие события и люди были лучшим лекарством от депрессии.

Я вспомнил, как протекали его приступы депрессии раньше. Когда у него развивалась депрессия, изо рта Митараи вылетали бессмысленные обрывки слов и чисел; точно так же сломанный компьютер непонятно с чего извергает огромное количество чистой перфоленты. И это приводило меня в дрожь. Я не знал, что делать в такие моменты; оставалось только молиться, чтобы эта отчаянная буря прошла. Каждый раз, когда я видел, как Митараи съезжает с катушек, я думал, что человеческий мозг подобен не имеющему границ механизму. Перед моим внутренним взглядом в такие моменты неизменно возникала картина компьютерного зала, где из точнейшей вычислительной машины, в которой что-то пошло не так, начинает вдруг подниматься белый дым.

Такси энергично миновало Гелиополис, на окраине которого стоит аэропорт. Это довольно ухоженный городок, оставляющий приятное впечатление. По словам Митараи, здесь живет много богатых людей. Насколько можно было судить из окна машины, тут много новостроек. Прохожих на тротуарах мало.

Но когда, проехав Гелиополис, мы въехали в Каир, впечатление резко изменилось.

На улицах начались бесконечные пробки, повсюду раздавались звуки клаксонов. По тротуарам текли потоки не всегда опрятно одетых людей. Некоторые, кто шагом, кто бегом, перебегали улицу впереди и позади нашей застрявшей в пробке машины. Рядом был автобус; в его салоне горели желтые фонари. В их свете было видно прижатых друг к другу пассажиров, держащихся за поручни. И все они смотрели на нашу машину.

Автобус тоже был грязный, но забившие всю улицу и беспрестанно гудящие машины были еще грязнее. Однако грязнее всего были выстроившиеся по обеим сторонам улицы дома.

— Все они построены больше ста лет назад.

Постройки, на которые указал Митараи, представлялись мне какими-то историческими памятниками. Черные, подобные некоей скале. Редко в каких окнах горел свет. В большинстве было темно. Окна в домах где-то разбиты, где-то открыты нараспашку. Они как будто рассказывали мне о тревогах иной цивилизации.

Откуда-то послышался протяжный, как будто присущий самой этой земле звук. Едва я рассеянно прислушалась к нему, как машина бешено помчалась. Ветер засвистел в окнах.

Водитель, как на гонках, стал, резко маневрируя, обгонять идущие впереди машины. Стоявшие на разделительной линии люди, которые собирались перейти улицу, вихрем пролетали мимо вплотную к дверям. Фигуры в долгополых одеждах и тюрбанах исчезали позади.

— Ты когда-нибудь видел дождь? — спросил Митараи у водителя по-английски.

— Дождь? Что такое дождь? — глядя вперед, громко ответил тот. Звук мотора заглушал все.

Митараи подмигнул мне.

Дома в Каире такие