— Должен предупредить тебя, что жизнь эта нелегка, — предостерег его аббат, — столь нелегка, что не каждый может к ней приспособиться, и, возможно, сильно отличается от той, которой ты жил прежде. Я должен убедиться, что призвание твое искренне. Ты бы удивился, узнав, сколь многие хотят попасть в монастырь лишь для того, чтобы избежать ответа перед законом либо же просто обеспечить себя предметами жизненной необходимости. — Он окинул Криспа оценивающим взглядом. — Скажи мне, сын мой, почему ты хочешь стать монахом?

— Ничего я не желаю так сильно, как жить жизнью, свободной от соблазнов, ведущих к грехопадению.

— Что ж, здесь их у тебя будет не много, — улыбнулся аббат. — Но ты так молод, чтобы желать уйти от мирской жизни! — Встав с престола, он положил руку на плечо Криспа и подвел юношу к окну. — Посмотри: там, за небольшой полоской моря, находится Гринник — шум и суета большого города, красивые женщины, возбуждение Игр, песни и смех, богатая еда и отборные вина, поэзия, музыка, театр. Действительно ли ты готов отказаться от всего этого? Здесь, на острове, тебя ждут лишь уединение, работа и молитва.

— И единение с Богом, если я останусь безгрешен?

— И это, полагаю, тоже, по милости Божьей, — мягко признал аббат, тронутый искренностью юноши. — Очень хорошо. Будешь пока кандидатом. Не изменишь своего решения — в скором времени станешь послушником.

Испустив вздох облегчения и благодарности, Крисп рухнул на колени и принялся целовать аббату ноги.

Живут там люди, которые избегают света и называют себя монахами; из-за страха своего они избегают того, что есть добро; подобные убеждения есть бред сумасшедшего.

Рутилиан Намациан. О моем возвращении. 417 г.

Глаза Валентиниана засветились восторгом, когда два раба внесли в залу и поставили перед ним на цоколь заказанную им лично у одного из римских зодчих модель. Вырезанная из дерева и покрытая штукатуркой для имитации мрамора, она представляла собой триумфальную арку, на рельефном фронтоне которой была изображена скачущая посреди спасающихся бегством бургундов и визиготов победоносная западная конница. На одну из панелей автор поместил и союзников римлян, гуннов, низких и неуклюжих. Что ж, самодовольно улыбнулся Валентиниан, с данным ему поручением зодчий справился просто великолепно: при виде арки ни у кого не возникло бы сомнения, что в представленном на ней сражении победили именно римляне, ведомые своим императором, управлявшим вожжами летящей впереди войска квадриги. Конечно же, армией во всех кампаниях в действительности командовал не он, а Аэций, но ведь именно для того и нужны полководцы! В конце концов, думая о завоевании Британии, люди вспоминают Клавдия, а не Авла Плавтия.

— Прекрасно! — выдохнул император. Кружа вокруг модели, он не переставал удивляться тому, с каким мастерством зодчий изобразил ужас и решимость на лицах, соответственно, варваров и римлян. Воздвигнем ее в Риме, решил Валентиниан (небольшая периферийная Равенна, окруженная окутанными туманами болотами, нравилась ему гораздо меньше, чем Вечный город), и пусть размерами своими и великолепием она затмит арки Тита и Константина.

К несчастью, перед тем, как запустить проект в производство, следовало решить одну крайне утомительную проблему: изыскать денежные средства, необходимые для его воплощения. Вновь эти жуликоватые чиновники из казначейства будут твердить, что в казне — ни солида, с горечью подумал Валентиниан; может быть, мама поможет мне их убедить?

* * *

В приемном покое равеннского императорского дворца император и его мать, Августа Галла Плацидия, вели непростой разговор с двумя главными казначеями империи, comites rei privatae и sacrarum largitionum, комитами частного имущества и священных щедрот соответственно. Рядом с тронами, на которых сидели Плацидия и молодой император, стояла модель предполагаемой арки Валентиниана.

— Сожалею, ваша светлость, но мы вряд ли сможем себе ее позволить, — заявило частное имущество. — Столь серьезный проект требует огромных вложений — в разы превосходящих остатки от тех сумм, которые мы получаем со сдаваемых в аренду имперских земель. Я сказал «остатки»? — он устало улыбнулся. — Ваша светлость, у нас ничего не остается. Все эти деньги уходят на содержание вашего двора. По правде говоря, писцам мы еще не выплатили жалованье за позапрошлый месяц. Осмелюсь предположить, что наши дела пошли бы гораздо лучше, если бы мы могли, скажем так, слегка «перестроить» дворцовую смету. Возьмем, к примеру, пиршество, данное пару дней назад для посланников Восточной империи по случаю публикации Кодекса Феодосия. Снег для охлаждения вин, доставлявшийся с Альпийских гор в корзинах дюжинами посыльных; свиные яички из Провинции; сони, фаршированные языками жаворонков… Могли ведь обойтись и без этого, не находите? Устриц, свинины и зайцев, добытых в наших краях — и за совершенно пустячные деньги, — вполне хватило бы.

— Понятно, — фыркнул Валентиниан. — Для того чтобы сэкономить несколько tremisses, ты хочешь, чтобы мы подавали нашим высоким гостям сосиски из Бононии с первоклассной равеннской капустой и заставляли их запивать все это мантуйским уксусом, который у них, в Мантуе, зовется вином. Не сомневаюсь, Катону Цензору твое предложение наверняка бы понравилось. — Он повернулся к другому комиту, коренастому мужчине с румяными щеками. — Частное имущество слишком скупо для того, чтобы позволить нам прославлять наши победы. Может, государство окажется более щедрым?

— Ваша светлость, забудьте даже думать об этом, — резко заявил комит священных щедрот. — Каждый полученный с налогов nummus нужен казне для того, чтобы содержать хотя бы стоящую в Галлии армию.

— Да как ты смеешь так разговаривать со своим императором! — завизжал Валентиниан, брызжа слюной. — Да я тебя на острова сошлю! Жизнь среди коз Кефалонии вмиг излечит тебя от твоей дерзости.

— Даже если не брать в расчет тот факт, что Кефалония теперь подпадает под юрисдикцию Запада, — спокойно, не обратив на гневную тираду императора, казалось, никакого внимания, ответил комит, — что это вам даст? — Он отлично знал, что без поддержки Плацидии и Аэция Валентиниан и шагу ступить не сможет, и все его угрозы — не более чем пустые слова. Даже могущественным императорам, вроде первого Валентиниана или Феодосия Великого, не удалось устрашить или манипулировать бюрократией, которая с первого же дня своего возникновения при Диоклетиане становилась все более и более влиятельной и независимой. Не смогли они, несмотря на все прилагаемые усилия, и избавить систему от величайшей ее болезни: коррупции. Все это, в сочетании с разворовыванием солдатских жалований налоговыми служащими и чиновниками всех уровней, привело к тому, что деньги в казну текли крайне жидким ручейком.

— Похоже, вы, ваша светлость, не отдаете себе полного отчета в том, сколь плохи наши дела, — продолжал комит. — Кроме как в Италии, Нарбонской провинции и центральной Галлии, налоги брать негде. Африку и Британию мы потеряли. Не все спокойно в Испании: то и дело туда вторгаются визиготы, свевы захватили земли в Галлеции, крепчают багауды. Федератам мы разрешили налоги вообще не платить, а Арморика хорошо если восстановится лет так через…