– Где? И как он мог перерезать глотку, а потом спрятать бритву?

– Странно, правда? Но это не значит, что твой отец ни при чем. Да, ему это далось непросто, но в полиции решили, что ничего невозможного нет. В доме был кот…

– Снежок, – уточнил Дрейтон.

– Да. Твой кот. Он мог взять бритву зубами и убежать с ней. Кровь привлекает…

– Вы хотите сказать, что Снежок убежал с орудием убийства?

Вопросы задаешь прямо в цель, восхитился Дрейтоном Лерой. А ты неплох.

– Не знаю, Дрейтон, – ответил терапевт. – Я просто передаю слова полицейских.

– Они тупые, – заявил Дрейтон.

– Ну… они – полицейские.

– Тупые! Даже я знаю, что кот не мог бы унести бритву, а я лишь ребенок! Где Снежок?

– Он был дома, но окно на кухне нашли открытым, и он… в общем… Дрейтон, он убежал через окно над кухонной мойкой и попал под машину.

– Он тоже умер?

– Боюсь, что да.

Тут Дрейтон наконец сломался. Спрятав лицо в ладонях, он поник на табуретке и глухо зарыдал.

Офигенски, подумал Лерой. Даже коту влетело.

* * *

Прошло несколько дней, и Лерой осознал, что общество нежданного брата с ногами в железках ему даже приятно. Может, виной тому было впечатление, которое произвел на него Дрейтон. Ему понравилось, как парень говорил с терапевтом (не убоялся копов назвать тупыми!), и, несмотря на то, что в конце концов его оборона дала слабину, было очевидно – оправляется Дрейтон хорошо, на удивление быстро. Даже в школу пошел на следующий день.

Однако в общую картину добавился новый мазок: однажды Лерой помог Вильяму Таунсону с домашней работой (если честно, Вильям его принудил, но это мелочи), и Таунсон стал проявлять к нему сдержанную симпатию. Да, он все звал Лероя «четырехглазым» и «додиком», но из его уст подколки звучали скорее дружественным прозвищем, какое дают любимым, пусть и слегка обременительным, непривлекательным домашним питомцам. К примеру, одноглазой или одноухой собаке, псу без лапы или с оборванным хвостом. Это как называть псину без глаза, уха и на трех дрыгалках Счастливчиком.

Их приятельство крепло, и вскоре Дрейтон обнаружил себя в компании ребят позабористее да покруче. В этой среде Вильям выступал его защитником и наставником, предупреждая всех с ходу: да, может, он и тупорылый ублюдок, но свой ублюдок, усекли? Бейте его только разок и по плечу. Наверное, так в компашке было принято – и, коль скоро принимали его самого, Лерой не возражал. Более того, вокруг Вильяма вились девчонки, а это был дополнительный плюс. Пусть они не обращали внимания на нового неказистого дружка Таунсона, доселе так близко Лерой к ним не подбирался. Если забыть о том, что когда-то он сидел позади одной симпампуськи, и не брать в расчет мелочи вроде столкновений в школьных коридорах и во время поездок в школьном автобусе на соседних сиденьях. Да, на Лероя смотрели как на пустое место, но, прибиваясь к Вильяму, у которого с девчонками все шло гладко, а некоторые даже позволяли ему себя лапать, он чувствовал, что благодаря этой собачье-хозяйской связи с ним может урвать для себя хотя бы малость: понюхать попки женской школьной популяции и помечтать о том, как бы однажды совокупиться с чьей-нибудь нерадиво отставленной ногой. Большего пес в любом случае не заслуживает.

Оставалась одна-единственная проблема – Дрейтон.

Какое-то время Лерой чувствовал, что присутствие Дрейтона приемлемо, потому что в школе оно обеспечивало ему своего рода ручного зверька, кого-то, на кого он мог смотреть свысока и унижать, но притом – чувствовать связь. А когда Вильям принял его в компанию, жестконогий Лероев псевдобрат стал слишком похож на рану, которая никак не заживет.

Однажды на стоянке Лерой курил на пару с Вильямом – не потому, что курево ему нравилось, а потому, что знал: сигареты делают Вильяма крутым. И посему думал, что они придадут ему крутизны. Тогда Вильям и спросил:

– Кто этот маленький дебил, с которым я вижу тебя время от времени, инвалид?

– Он живет со мной.

– Видок у него незачетный, «четырехглазка». Коли водишься со мной, у тебя все должно быть зачетным. Мне два прыща на жопе не нужны. Не знаю сам, зачем мне один – понимаешь, к чему клоню?

– Конечно, Вильям. Конечно.

– Моя домашка у тебя?

– Ага.

– Не всю хоть сделал? Надо пропускать, а то поймут, что я жульничаю.

– Наши домашки не похожи, – сказал Лерой, роясь в рюкзаке и доставая тетрадь. – Я вроде твой почерк неплохо скопировал.

Вильям взял тетрадку и придирчиво уставился на нее.

– Вот ботан гнилозадый, а в обложку чего ее не обул?

– Погоди! У меня есть обложки. Сейчас.

Когда с «обуванием» покончили, Вильям соизволил пролистать работу:

– Выглядит неплохо.

– Спасибо, – козырнул Лерой. – Я очень старался.

– Еще бы ты не старался, – хмыкнул Вильям.

* * *

Так Лерой стал отдаляться от Дрейтона. Во время ланча они больше не садились вместе – Лерой подсаживался к Вильяму и друзьям оного. В той компании над ним подшучивали, иногда поколачивали и ставили подножки, но Дрейтон с ними сидеть не мог, и это был большой плюс.

Лерой заработал дополнительные очки, когда Дрейтон промаршировал к нему на своих жестких ногах с недоумением в глазах, надеясь, видимо, что ему разрешат подсесть. Когда недобрат подрулил к столу, он выставил ногу – и Дрейтон растянулся на полу. Содержимое его подноса разметалось по всей столовой.

Под звуки всеобщего веселья Дрейтон кое-как поднялся – никто не подал ему руки, – собрал осколки и ошметки и, подергивая плечами, побрел в дальний конец столовой. А Вильям протянул Лерою кулак, Лерой в ответ протянул свой, и они дружно стукнулись костяшками.

Лероя приняли. Это была победа.

* * *

Вечером того же дня Дрейтон уселся в их комнате спиной к стене, вытянув увечные ноги перед собой. Таким его застал Лерой, выйдя из душа и поднявшись наверх. Сначала он решил, что убогий упал и не может подняться, но Дрейтон не стал просить о помощи. Подняв к нему глаза, он просто спросил:

– Почему, Лерой? Почему ты это сделал?

– Сделал что?

– Ты знаешь, о чем я.

– Ну да. Знаю. Просто потому, что я могу.

* * *

За месяц Дрейтон сильно изменился. Теперь он не пытался притворяться, что дружба с Лероем ему важна. Рядом с ним он всегда держался угрюмо и отказался от одной кровати – спать стал на одеяле у дальней стены. Лерой не возражал – во-первых, кровать снова целиком принадлежала ему, во-вторых, не приходилось поддерживать с Дрейтоном общение в школе. Смотреть на него теперь было все равно, что пялиться на призрака – вроде что-то есть, а вроде пустое место.