Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клодий коротко рассмеялся.
— Похоже, у тебя все-таки есть чувство юмора.
* * *
Чем старше я становлюсь, тем легче впадаю в сон, сам того не желая.
Под конец нашей трапезы Клодий поднялся, заявив, что ему необходимо облегчиться. Я расслабился и закрыл глаза, прислушиваясь к пению галлов. Приятная фраза, которую я слышал раньше, вновь стала повторяться, и я следовал за ней, пока мне не стало казаться, будто я плыву по волнам странной музыки, поднимаясь над садом Клодии и паря лицом к лицу с громадной Венерой, а затем взлетаю еще выше. Рим превратился в игрушечный город под моими ногами, залитый лунным светом; его храмы, казалось, составлены из маленьких кирпичиков. Музыка вздымалась и опадала, и я носился по ее волнам, подобно пузырьку воздуха, пока кто-то не шепнул мне в ухо: «Если Диона убил не Марк Целий, то кто?»
Я проснулся как от толчка. Голос прозвучал так отчетливо и так близко, что я удивился, обнаружив, что я один. Светильники погасли. Небо над моей головой было усыпано звездами. В саду стало темно и тихо, не считая плеска воды в фонтане. Кто-то успел накрыть меня одеялом.
Одеяло пахло запахом Клодии.
Слишком много вина с медом, подумал я. Слишком много изысканных блюд. Но в голове у меня было легко, и я чувствовал себя освеженным. Как долго я спал?
Я откинул одеяло. Ночь и без того слишком теплая. Я поднялся, развел руки, потягиваясь, и огляделся, все еще не уверенный, что я один. Но в саду действительно не было никого, кроме коленопреклоненного Адониса и высокой, как башня, Венеры, темный силуэт которой громоздился на фоне неба. Глаза ее тускло мерцали, отражая свет звезд. У меня опять возникло неприятное ощущение, что статуя вот-вот оживет. Я вздрогнул и внезапно заспешил покинуть сад.
На площадке лестницы я задержался, чтобы негромко позвать: «Клодий? Клодия? Хризида?» — но никто не ответил. В доме стояла полная тишина. Впечатление было такое, словно я очутился в пустом храме, запертом на ночь. Я прошел через коридор и атриум и попал в переднюю. Наверняка здесь должен быть привратник, возможно, тот же старый раб, что впустил нас сегодня днем.
Но у дверей оказался Варнава, который крепко спал. Он сидел на полу, прислонившись к стене, закинув голову так, что при свете звезд, сочившемся из атриума, я мог разглядеть его лицо со сросшимися бровями. Возле него на полу лежало нечто непонятное, с какими-то странными очертаниями. Я остановился в недоумении, пока не разглядел, что это Хризида, которая спала, положив голову к нему на колени. В полной тишине, царившей вокруг, до меня доносилось их спокойное дыхание.
Клодий обещал, что меня проводят до дома, имея в виду, как я понял, эскорт. Поэтому следовало разбудить Варнаву или Хризиду и объяснить им, что мне нужно. Но их сон был таким спокойным и глубоким, что я боялся пошевелиться, не желая их тревожить.
Чья-то рука коснулась моего плеча. Я повернулся и уставился в темноту. Эфиоп был таким черным, что несколько секунд я не мог разглядеть его вообще.
— Хозяин велел позаботиться о тебе, если ты проснешься, — произнес он с таким акцентом, что я едва разобрал его слова.
— Клодий еще здесь?
Великан кивнул.
— А Клодия?
— Пришла, пока ты спал.
— Может, мне стоит повидать ее, прежде чем я уйду?
— Они уже легли.
— Они спят?
— Какая разница? — В тусклом звездном свете я не мог разобрать, то ли этот великан просто ухмыляется, то ли скалит на меня зубы. Запах чеснока был одуряющим. Гладиаторы и силачи едят его сырым, чтобы придать себе силу.
Он снял засов с двери и рывком распахнул ее, грохнув створкой о стену рядом со спящими фигурами, сохраняя на лице презрительную усмешку. Хризида жалобно вскрикнула во сне. Варнава заворчал.
— Слабое извинение для привратника, — хмыкнул Эфиоп. — Она слишком мягко обращается с рабами. Ну, пошли. Я буду держаться у тебя за спиной.
— Нет, — сказал я. — Я пойду один. — Этот человек заставлял меня чувствовать себя неуверенно.
Эфиоп скрестил руки и хмуро посмотрел на меня.
— Хозяин дал мне особое указание.
— Я сам доберусь до дома, — повторил я. Неожиданно моя воля и воля раба скрестились в схватке, в которой мне поневоле пришлось участвовать.
Наконец Эфиоп состроил презрительную гримасу и пожал своими могучими плечами.
— Как знаешь, — сказал он и закрыл за мной дверь.
До моего дома было недалеко, а ночь стояла такая тихая и такая глубокая, что мне совершенно нечего было опасаться.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Рим спал. Большие дома и величественные здания Палатина были темны. На улицах стояла тишина, нарушаемая лишь звуком моих шагов. Который час? Сумерки и рассвет казались одинаково далекими, словно берега, которые невозможно разглядеть, находясь в центре огромного черного моря. Я чувствовал себя абсолютно одиноким последним бодрствующим человеком в Риме.
И тут я услышал за своей спиной чьи-то шаги.
Я остановился. Шаги остановились на один удар сердца позже.
Я сделал несколько шагов. Шаги за моей спиной возобновились.
Гордиан, шепнул я себе, ты наконец сделал это — пошел на риск в последний раз в своей жизни, полной дурацких опасностей. У тебя развилась ленивая привычка полагаться на милость Фортуны в надежде на то, что богиня постоянно будет делать уступки твоей глупости и в последний момент прикрывать тебя от опасности, потому что драма одной-единственной твоей жизни, видите ли, интересует ее настолько, что она желает следить за ее развитием, а не окончанием. Теперь интерес Фортуны иссяк: в мгновение ока она переключила свое внимание на что-то еще, и тебе остается сгинуть, исчезнуть со сцены земной истории раз и навсегда.
Одна часть меня верила этому и готовилась к худшему. Но другая часть знала, что я не могу просто так взять и умереть, и поэтому прибегла к словоизлияниям, чтобы дать понять Фортуне, что я еще не начал смотреть на ее услуги как на нечто само собой разумеющееся, и в то же время мягко напомнить ей, что сейчас самое время вмешаться, причем немедленно.
Шаги за моей спиной стали торопливее. Я подавил в себе побуждение броситься бежать и вместо этого обернулся. Я не хотел кончать свою жизнь подобно тем, чьи тела находят наутро с ножом, торчащим между лопатками.
Улица была узкой, тени на ней лежали глубокие. Какая-то фигура приближалась ко мне немного неуверенной походкой. Человек был один и, если я не ошибался, успел выпить слишком