Краснов подошел к столу, опустился в глубокое кресло и подперев ладонями щеки, несколько минут молча созерцал рукопись. Он чувствовал, что побаивается ее. Страх перед пером и бумагой напоминал ему страх человека, которому предстоит войти в бурный поток. Ступи он два-три шага — и будет сбит, подхвачен, пленен дикой стихией. Если тотчас же не погибнет, все равно окажется израненным, перестанет принадлежать себе. А все, что с ним будет твориться, — будет твориться не по его воле. «Самая большая твоя ошибка, — сказал себе Краснов, — что тогда, в двадцать третьем, когда, казалось, уже сформировался как писатель, ты вдруг согласился пойти на службу к великому князю Николаю Романову. И был втянут во всю эту монархическую передрягу».

Конечно, тогда ему трудно было устоять. Создавался «парижский монархический круг», в который вошли известные генералы: Кутепов, Хольмсен, Головин. Еще бы. Великий князь Николай Николаевич действительно имел все права на царский престол. Естественно, формировался штаб, который должен был поддержать его восхождение, возглавить борьбу за возрождение в России монархии. И на него, Краснова, в этом штабе рассчитывали по крайней мере по двум причинам. Во-первых, за ним стояло и должно было пойти донское казачество. Во-вторых, о его германофильстве хорошо помнили в Германии, которая в то время уже возрождалась.

Вначале, отложив работу над романом, он активно взялся помогать штабу великого князя. Увлекся настолько, что стал доверенным лицом Николая Романова, его консультантом и личным то ли советником, то ли помощником. Это он первым обратился к казакам с воззванием жертвовать в казну его величества. Он добровольно взял на себя роль связного между людьми Кутепова и другими белогвардейскими группами.

Но очень скоро выяснилось, что, после серьезных неудач, постигших все засланные в Россию повстанческие группы, «парижский круг» Николая Николаевича Романова все больше начал снисходить до борьбы с «кобургским кругом»[50]другого претендента — Кирилла Владимировича, двоюродного брата Николая II.

Высший монархический совет не признавал право Кирилла Владимировича, многие видные монархисты отвернулись от него. Тем не менее «кобуржцы» активно обхаживали правительственных чиновников Америки, пытались заручиться поддержкой немецких политиков.

В 1936 году Краснов сделал отчаянную попытку вырваться из этой околопрестольной грызни и переселился в Германию, где к тому времени уже разошлись более двух миллионов экземпляров его книг и откуда он намеревался, используя связи немецких промышленников с большевиками, значительное число экземпляров переправить в Россию.

Однако передышка оказалась недолгой. Уже чувствовалось приближение великого германского похода на Восток. Был объявлен большой сбор состарившейся, но не сложившей оружия белоэмигрантской гвардии под сенью Третьего рейха. И тогда, отложив книги Петра Краснова, монархисты вновь вспомнили об атамане «Всевеликого войска донского». Да и куда было деться от Маркова[51], с его. неистовыми тронохранителями?

«Видно, такова уж твоя судьба», — Краснов поднялся из-за стола, переложил в камин несколько поленьев, облил керосином, поджег и, взяв недопитую бутылку «Наполеона», уселся в кресло-качалку.

Завораживающий огонь камина… Так напоминающий костры дальних странствий, костры его молодости.

Генерал знал, что теперь он уже вряд ли сможет оторвать взгляд от этого огня до самого утра.

Совершив небольшую прогулку и выслушав еще два «получасовых» доклада, Скорцени уснул прямо в кресле, в комнате, которую командир бригады выделил под его кабинет. Он проспал около часа — и все это время взбирался на поросшую мелким сосняком скалу. Вскарабкивался на ее карнизы, разрывал руки о стволы сосен, срывался, зависал над пропастью и снова стремился вверх.

Как он оказался на этой скале, почему рвался к вершине и что могло ждать его там, этого Скорцени так и не смог понять.

«Сон диверсанта, — подумал он, все еще до конца не проснувшись. — Такие сны должны являться каждому, кто связал свою судьбу со службой безопасности или разведкой. Заброшенные на отвесную скалу жизненного падения, мы обречены на то, чтобы все отведенные нам годы бороться за жизнь на ее холодных, безрадостных утесах».

— Гауптштурмфюрер! Вы слышите меня, гауптштурмфюрер?!

Он слышал, но не мог откликнуться. Зависнув на одной, уже окончательно слабеющей руке над каньоном, Скорцени боялся не то что пошевелиться, но даже издать какой-либо звук. Зато как явственно ощущал боль в израненном теле, какую нечеловеческую усталость вобрал он в себя во время этого бессмысленного восхождения!

К тому же голос, который звал его, не принадлежал Родлю. А в таком состоянии он мог отреагировать лишь на голос своего преданнейшего адъютанта.

— Проснитесь, гауптштурмфюрер! — бесцеремонно подергали его за плечо.

— Да, я слушаю. Кто вы? — резким движением плеча сбросил с себя чужую, тяжелую руку Скорцени.

— Штурмбаннфюрер Умбарт, — укоризненно напомнил склонившийся над ним человек. — Командир батальона «корсиканцев».

— Умбарт? Черт бы вас побрал. Что вам нужно?

— Неприятная новость. Вы проснулись, наконец?

— Теперь уже окончательно, — поднявшись, Скорцени явственно ощутил страшную боль в коленях и голенях. Пальцы рук заметно дрожали.

«Но не мог же я, в самом деле, взбираться на эту дьявольскую скалу», — попытался успокоить себя гауптштурмфюрер. Усталость, которую он вынес изо сна, несомненно принадлежала человеку, только что сумевшему взобраться на спасительную вершину. Однако этого не могло быть. Сон. Всего лишь сон. Пусть даже диверсанта.

— Поступила шифровка с Сардинии.

— Что?!

— Шифровка. На острове Санта-Маддалены Муссолини больше нет.

Скорцени в упор расстрелял его взглядом суженных, вмиг рассвирепевших, глаз.

— Этого не может быть, Умбарт.

— На случилось именно так, операция срывается. Дуче увезли с острова. Это мое невезение. Мое. Каждый раз, когда я так близок к удаче, когда…

— Замолчать! — прорычал Скорцени, совершенно забыв, что стоящий перед ним офицер выше его по чину. — Отвечать только на мои вопросы! Где шифровка?

— Вот она.

— Что вы мне суете?! — швырнул ему в лицо бумажку, исписанную какими-то цифрами.

— Простите, шифровальщик перевел мне текст устно. В шифровке говорится, что Муссолини был посажен на самолет Красного Креста. На гидросамолет. И увезен.