— Пока что не было такого, но не за горами час, когда случится непоправимое.

— Трудный у тебя выбор, — вздохнул Роде. — Я бы и сам не знал, что делать, коли Русь на землю данов пошла бы. Вернее всего, остался бы верен великому князю московскому, но кто его знает…

— Тебя прогнали из страны, лишили земель и титула. Да и обычаи данские, сколь бы мало я их ни разумел, немного иные, чем славянские. У нас поднять меч на родную землю — грех великий.

— А если две династии борются? Или смута?

— Вот до сих пор так и было — смута, один род на другой хоругви водит. Оттого и пришел я на русскую службу, чтобы не участвовать в этом безобразии.

Роде мрачно допил грог.

— Честно сказать, не обрадовал ты меня, пан Соболевский. Выходит, случись Руси с поляками сцепиться, придется мне искать нового атамана для абордажной команды флагмана?

Тут ему пришла в голову еще одна шальная мысль.

— А если захочет король Польши сильным флотом обзавестись, не встретимся ли мы с тобой в бою?

Ежка отшатнулся от него, как от прокаженного.

— Я на своих руки не поднимаю.

— Так кто в таком разе тебе своим сделается?

— И Русь для меня мила нынче, и родина. Выходит, придется мне повесить саблю на гвоздь, и заняться выращиванием брюквы.

Карстен Роде попытался представить себе взбалмошного и вспыльчивого рубаку Соболевского, смиренно идущего за плугом, не смог и расхохотался.

— Вряд ли у тебя выйдет сделаться простым обывателем. Если только в монастырь запрешься.

— Это — если кто в женский монастырь пустит — серьезно сказал Ежка. — Знаю я одну настоятельницу на Гадючьих Мхах…

— Вот таким ты мне больше нравишься, — капитан похлопал своего главного абордажника по плечу. — Не забивай голову, мой тебе совет. Жизнь — она хитрая штука, сама распорядится. Может, и не подерется Москва с ляхами.

— Хорошо бы, чтоб не подралась.

Они помолчали.

— А знаешь, почему мы в море не уходим на добычу, или в Нарву не возвращаемся?

— Известное дело, какого-нибудь ганзейца подстерегаем, что вдоль берега попытается прокрасться к Ревелю. Приказ, поди, был пресекать каботажное плавание, пока сухопутная рать подбирается к крепостям ливонским.

— Купцы после нашего прошлого рейда не скоро оправятся. Не без числа же у них корабли!

— Тогда чего торчим в этой дыре? Скоро днища коггов да лодий ракушками порастут, плестись начнем, будто утки беременные.

— Ждем мы князя Басманова. Голубиная почта донесла — будет вскорости здесь. Велел все планы забросить и ждать. Особое дело назревает.

— Басманов… — почесал в затылке Соболевский. — Надо его расспросить про поляков. Опричный воевода наверняка знает всю подноготную.

Через два дня, ближе к вечеру, с берега затрубил зычный рог Ярослава. На воду кинули кожаную лодку, сам Роде направился встречать высокого гостя.

— Маловата посудинка, — заметил Басманов, не здороваясь.

Датчанин огляделся.

За опричником стоял Чернокрылый Легион едва ли не полным составом. Да и засечников у Ярослава прибавилось.

— Сейчас исправлюсь, — пообещал датчанин, зашел по колено в море и принялся размахивать по-особому факелом.

Вскоре прибыли еще лодочки.

— А ваш «Федор» стоит в Нарве. Наскочил на бревно, чинится. Так что располагайтесь по остальным пяти коггам, — сказал датчанин, обнявшись с назгулом. — А бабы ваши где? Этих двух валькирий я вижу, а белобрысая ведьма куда подевалась?

Майя и Тора, довольные новым прозвищем, захихикали.

— По особому делу услал я ее, — сказал Басманов. — Не скоро свидитесь. Что, медведь данский, запал на девицу?

— Стар я для такой егозы, — насупился Роде. — Просто не привык этих орлов видеть без нее.

— А что Соболевский? Не просился еще на берег списаться?

Роде посмотрел на Басманова с откровенным испугом. Простодушный гигант всегда с определенной опаской относился к опричнику, чья проницательность и въедливость вошла на Руси в поговорку.

— Скулит чего-то, — неопределенно буркнул датчанин. — Говорит — в монастырь уйдет. Женский.

— Надо мне с ним перемолвиться… — Басманов самолично поймал брошенный с борта флагмана конец, стал карабкаться по узловатому канату. Добравшись до середины, крикнул: — Тащите, стар я уже для такого дела!

Соболевский встретил его сабельным салютом, отвесил изысканный поклон. Вся абордажная команда была построена вдоль борта, вытаращив глаза и сомкнув щиты.

— Ты бы еще из пушек да пищалей велел палить, — проворчал князь. — Давай попроще, шляхтич. Накорми, что ли, гостей с дороги.

— Все готово, по-простому, но от души, княже.

Басманов придирчиво оглядел стол, состоящий из досок, брошенных поверх четырех бочонков, накрытых трофейным парусом.

— Разносолов заморских много, а пожевать чего-нибудь, дабы плоть усладить не сыскали?

— Так что у врага берем, тем и кормимся, — развел руками Роде, вскарабкавшийся наверх вторым номером. — Запасов из Нарвы дней на двадцать хватает, не более. Рыбку зато сами ловим. Мои мавры отлично ее готовят. Отведай, князь, пальчики оближешь.

Басманов обреченно вздохнул, сел на ящик из-под огненного зелья, уставился на рыбу с ненавистью.

— Не люблю я гадов морских. Мне бы зайчатинки…

— Я людей отряжу поутру, настреляют дичи, — пообещал Роде.

К столу сел ангмарец, датчанин, поляк и случившийся на борту флагмана командир второго по величине когга, мрачный белобрысый чухонец по прозвищу Булава. Был он совсем недавно витальером, но, прослышав о каперском флоте, сам явился наниматься на службу. Зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Перед опричником он робел и прятал глаза, больше слушал, чем говорил.

Последним за стол уселся Аника-воин.

— Дело у нас будет особое, — сказал Басманов, — увезти из Дании принца Магнуса, претендента на престол.

Он обвел тяжелым взглядом всех присутствующих.

— Пока я не наговорил лишнего, хочу спросить: все ли готовы дальше служить царю-батюшке?

— От чего же, княже, обидеть ты нас хочешь? Или доселе мы своей кровью не доказали, что верны белокаменной Москве?

— Тут особый вопрос, боярин, и слова мои не к тебе. — Басманов вперил взгляд в смущенного датчанина. — Ты, Карстен, станешь драться за интересы московского престола? Ведь на той стороне вполне могут оказаться даны, одной крови с тобой?

— Нынешние правители моей родины мне не милы, — медленно и отчетливо произнес Роде. — Хотелось бы мне увидеть нового и справедливого короля для своей земли. Буду драться, как прежде.