Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они переглянулись, старшее существо повторило в мучительных колебаниях:
— Если сорвешь — умрешь. Но, раз видишь нас, ты человек очень непростой… Агабелла!.. Принеси для этого…
Он произнес непонятное слово, надеюсь, не ругательство, хотя кто этих существ знает, больно одухотворенные, эльфы рядом с ними — питекантропы, второе метнулось в темноту, а через минуту вынырнуло оттуда с одной-единственной веточкой, как будто сорвали у крыжовника.
— Вот, — сказало оно, ничуть не запыхавшись, словно носилось не в дальние места, потом еще и на гору, а сбегало к соседнему дереву. — Как ты и просил, всего один стебель. Хотя не понимаю, почему запрещено брать больше, у нас этого видимо-невидимо.
— Сие тайна великая есть, — сообщил я с запоздалым сожалением. — Есть много определений, но по-простому зовется человеческой дурью. Ребята, люди вообще-то дурные… а вы даже с виду такие одухотворенные, такие одухотворенные! И какие же вы замечательные!.. Я тут нервничаю, вы уж простите. Чувствительный я больно. Мне бы в музыканты… Я музыкальная натура, у меня абсолютный слух! Когда зовут жрать, слышу откуда угодно и всегда прибегаю первым. Потому что деликатный. Нехорошо людей заставлять ждать. И сжираю всегда все, чтобы показать, как было вкусно. А вы вообще-то хто?
Второй, который самочка, ответил красивым звонким голосом:
— Мы альвы.
— А-а-а, — сказал я понимающе и авторитетно, — эльфы… Слышал-слышал. И видел. Даже видывал!
Первый в изумлении покачал головой:
— Ты не расслышал? Мы — альвы!..
— А разве альвы не эльфы? — спросил я. — Вы же в лесу!
— В лесу и волки, — ответил он, — и зайцы. Они тоже эльфы?
— Нет, — ответил я, — но волки не разговаривают, а вы вроде говорящие. Да и зачем все усложнять? Есть эльфы и гномы — этого достаточно.
Он вскрикнул рассерженно:
— Для чего?
— Для вящей картины мира, — объяснил я степенно. — Когда много — это слишком. Перегруз. Пестрота. Ум человеческий не в состоянии удержать так много элементов. Мы, как и куры, лучше всего считаем до трех. Эльфы, гномы и люди… Три богатыря, три мушкетера, три солдата Киплинга, трое из Леса, зачем что-то еще? Даже три стороны света!
— Эльфы, гномы, альвы, — сказал он, передразнивая, — зачем что-то еще? Но вы все-таки существуете!..
Я почесал голову, чувствуя себя все увереннее и чуть странновато, словно выпил пару больших стаканов хорошего легкого вина.
— Ладно, убедил. Мы существуем. И вы существуете. Хотя нужно потрогать, чтобы убедиться. Я лично из племени тех, кто пока не помацает… Можно вон второго потрогаю? Оно такое трогательное…
Второй альв сказал оскорбленно:
— Еще чего! Меня еще никто не трогал!..
Первый альв сказал с сомнением:
— Если ты не маг, то как нас видишь? Так не бывает. Даже простые маги нас не зрят, а только особенные…
— Я и есть особенный, — заявил я гордо, — хоть и не маг. Особенный не маг. Я как бы живая легенда!..
Он переспросил:
— Ожившая?
Я помотал головой:
— Нет, ожившей быть не хочу. Это что-то вроде зомби, а я зомбей на дух не переношу. Я новая неумирающая легенда. Вы таких еще не видели!
Первый альф сказал с горделивым пренебрежением:
— Людей мы видим часто, это они нас не зрят в упор. Вы же часто вламываетесь в лес рубить деревья, собирать сучья или гоняться за оленями. Мы многое знаем о вас. И язык ваш, и обычаи…
— Это еще не все люди, — заверил я. — Лесорубы и охотники… это вообще не люди, а… так, видимость. Люди в городах, там у них то, что делает нас людьми. У вас как насчет городов?
Он покачал головой:
— Что это?
— Скопление домов, — сообщил я, — где живут многие тысячи человек в тесноте и обиде. Так принято.
— Нет, — сказал он озадаченно, — как-то обходимся.
— Первобытно-общинный, — определил я. — У вас одни преимущества! Промискуитет, отсутствие запретов… У вас хорошее общество!
Из темноты вынырнул еще один белесый альв, посмотрел на меня, а первому передал довольно противный даже с виду гриб, покрытый блестящей слизью.
— Вот, — сказал он, уточнил: — Пусть человек съест сразу, а то помрет еще в лесу. А зачем нам разлагающиеся трупы в таком красивом месте?
Первый протянул гриб мне.
— Съешь при нас.
Я сказал опасливо:
— Ребята, мне просто стыдно за ваше гостеприимство, а я ничем не могу! Можно, я хотя бы это вот есть не стану? Хоть чем-то вам отплачу!.. Вы для меня в лепешку расшибаетесь, а я, свинья такая…
Они переглянулись, старший пробормотал:
— Ты попал под три луны!.. А для людей это… потому и нас видишь. Это предсмертное.
— Видение?
— Да, — подтвердил он. — Ты умрешь раньше, чем доберешься обратно.
Второй пискнул:
— Доберется. Не умер же сразу под светом трех лун? Уже там помрет. Красиво так, на пороге дома!
Первый сказал мне бесцветным голосом:
— Три луны меняют людей. Умирают не все и не всегда, а вот кто в нашем лесу попал под свет трех лун, тот умирает в тот же день. Ты умрешь сегодня же. Очень мучительно.
Холодок ужаса пробежал по моей коже.
— Но это нечестно, — сказал я жалким голосом, — я же не для себя стараюсь, хоть и для себя, а как бы для общества, я же тоже оно самое, его лучшая демократическая часть… А что, в самом деле, вот так возьму и помру? И целая вселенная со мной исчезнет? А вы тогда как жить будете, если оно все пропадет?..
Второй пробормотал озадаченно:
— Не знаю, но попробуем.
— И ногой подергаю? — спросил я.
Альв кивнул, на выразительном лице я рассмотрел глубокое сочувствие.
— Насчет ноги не знаю, — признался он. — Но судороги будут. Видели.
— Уф, — сказал я, — от души отлегло. Только не ногой! Некрасиво. Я в душе, знаете ли, альв. А раз альв, то давайте свой гриб. Нам, альвам, это же самое то, лишь бы с ног сшибало! Да здравствуют альвы и всеобщий альвизм во всем мире назло отвратительным людям!
Он опустил на мою протянутую ладонь гриб, напомнивший большую скользкую улитку. Тех, что ползают без домика, виноградные, только побольше. Я задержал дыхание, напомнил себе, что человек — не свинья, ест все, потому и стал царем природы, французы даже лягушек едят, а итальянцы так и вовсе, сказать неловко, макаронники…
Гриб зашевелился и пополз по руке, намереваясь, наверное, взобраться на голову, а там распустить крылья и взлететь, как божья коровка, но я, задерживая дыхание, ухватил эту устричную гадость и сунул в рот.