— Рюрик, что произошло? Ты здоров? В поликлинику не обращался? Да ты присаживайся…

— Не слишком здоров, — вымученно улыбнулся Елагин, опускаясь на стул, — но по такому заболеванию бюллетеня не дают. Опять у меня начался прежний шиз… ну, помните, как я раньше мог восстановить картину битвы по обломку меча из захоронения? Думал, это прошло навсегда. Оказывается, нет… Снова я засиял, Александр Борисыч! Сияю, как стоваттовая лампочка.

Турецкий слегка отодвинулся от стола. Ему было прекрасно известно о ясновидческих способностях Рюрика Елагина, как и о том, что Елагин, как бы стыдясь, ясновидением это называть избегает. Выражается иносказательно: «придурь», «шиз», «наитие»; в последнее время, точно в известном фильме, застенчиво называет свой дар «сиянием»… Как ни назови, суть не изменится. Поначалу Турецкий настороженно воспринимал фантастическое свойство умного и исполнительного сотрудника, подозревая его то ли в болезни, то ли в шарлатанстве, но некоторые события собственной биографии излечили Александра Борисовича от твердолобого атеизма, заставив осознать: «Есть многое на свете, друг Горацио, что твоей философии и не снилось». К Рюрику Турецкий теперь относится сочувственно, тем более что, по всем приметам, ясновидение этому молодому работнику прокуратуры не приносит особенного удовольствия.

— И где ж ты снова эту напасть подцепил? — подхватывая иронический тон Рюрика, спросил Турецкий.

— В кафе «Зеленый бор». Там побывал Николай Скворцов — мне сейчас кажется, даже без свидетельских показаний я ощутил бы, что он там сидел, разговаривал с Роландом Белоусовым… На этот раз очень реально: цвет, запах, звук — все!

— Погоди-ка! Ты мне докладывал, что Скворцова видели в «Зеленом бору» вдвоем с Белоусовым, передавал их разговор согласно показаниям свидетелей… Только не говори, что это все тебе привиделось!

— Нет, конечно, — опроверг Елагин. — Свидетели есть, разговор частично слышали, Белоусова узнали на фотографии… Но помимо этого я еще увидел, понимаете, Александр Борисович, УВИДЕЛ, как это происходило! Поэтому смог так связно и подробно вам все описать.

— Так чего ж ты от меня хочешь? — У Турецкого от сердца отлегло: не хватало ему еще доказательств, полученных путем спиритических сеансов!

— Я продолжаю видеть, — подавленно сообщил Елагин. — То, что случилось дальше, что ощущал в свои последние сутки Николай Скворцов. Не знаю, пригодится ли это следствию, но мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться.

— Делись, Рюрик, — разрешил Турецкий.

— Как рассказывать: от первого лица или со стороны?

— Как тебе удобно.

— Тогда я лучше со стороны все-таки. Буду говорить «он», «Скворцов»…

Николай Скворцов после неудачной беседы в кафе (Неудачной? Как сказать! Она раскрыла ему глаза на многое…) тотчас же созвонился с Борисом Бирюковым.

— Боря, мне надо с тобой встретиться. Это срочно.

— Что-то случилось, Коля?

— Это не телефонный разговор. Но я тебе скажу: это связано с твоей работой. Я очень тебя прошу: назначь любое удобное для себя время, но как можно скорее.

— Приходи завтра ко мне на работу.

— Нет! На работу не могу: это слишком опасно. Давай встретимся в каком-нибудь нейтральном месте. Там, где нас не увидели бы посторонние.

— А кто такие для тебя «посторонние», Коля?

— Все! Боря, не поверишь, я сейчас всех боюсь…

— Так и быть. Подъезжай к пяти часам вечера на станцию «Измайловская». Там мы с тобой встретимся, и я покажу тебе действительно уединенное место, где нас никто не потревожит.

Николай Скворцов, возвращаясь после разговора с Белоусовым, чувствовал себя так, словно ему предстоит вступить в логово врага. Как он заглянет в глаза близнецам, какие слова для них подыщет? Хотя нет, он не должен ни о чем им говорить, не должен выдавать себя. Его дети — его враги. Как горько! Опасаясь, что в квартире сыновья могут подслушать его разговор с Бирюковым, Николай позвонил школьному другу по мобильному, примостившись на лавочке в голом мокром сквере, где песчаные дорожки уже полностью оттаяли и представляли собой втиснутые в бордюрный кирпич лужи, а на клумбах и газонах еще задержался снег. Время от времени по дорожкам, выбирая места посуше, пробирались неопознаваемые в свете отдаленного фонаря личности, вскрикивавшие или матерившиеся, если выбранное место оказывалось не самым сухим и в ботинок заливалась вода. Каждое такое маленькое происшествие заставляло Николая вздрагивать: он не был уверен, что по его следу не пущены лучшие ищейки террористов. Требовалось срочно выбраться на освещенное людное место… Но и там его может подстерегать несчастье. Где гарантия, что в многолюдной толпе он не получит в спину («Ятаган», — невесело пошутил Николай) остро наточенный и точно направленный нож? Люди, которые сделали своей профессией убийство, умеют подстеречь повсюду и всегда!

По мере приближения от станции метро к дому ощущение, которое он назвал емким словом «мандраж», становилось все сильнее. Злополучные диски, которые по-прежнему лежали у него во внутреннем кармане пиджака, жгли ближайшую к ним часть грудной клетки так, словно их только что вынули из печи. Поднимаясь в лифте, он услышал в кабине, где находился один, какой-то необычный прерывистый звук, и резко обернулся. Рядом никого не было, но звук продолжался. В испуге Николай приложил руку к губам и внезапно понял причину звука: его нижняя челюсть бесконтрольно отплясывала танец, и то, что он слышал, было стуком его собственных зубов. Как ни странно, это его позабавило…

Соседка по этажу, которая собралась гулять с собакой, престарелой и чопорной коричневой таксой, едва не шарахнулась, когда в раме открывшихся дверей лифта она увидела художника Скворцова, криво ухмыляющегося и при этом бледного, как свежепокрашенная в белый цвет стена. Первой ее мыслью стало, что с ним случился какой-то припадок и необходима помощь.

— С вами все в порядке, Николай Викторович? — вместо обычного приветствия спросила соседка.

Николай Викторович вяло кивнул и, наступив на хвост таксе, которая оскорбленно заскулила, неровной походкой направился к своей квартире. Соседка так загляделась ему вслед, что двери лифта сомкнулись, и ей пришлось снова нажимать на кнопку…

Родной дом встретил Николая Скворцова запахом тушеной капусты и детским визгом: опять Таня с Родионом что-то не поделили. Николай открыл дверь своим ключом, но жена услышала звук открываемой двери и шаги мужа даже сквозь детские крики и душераздирающее шкварчание капусты на плите (как умела расслышать их в каких угодно условиях) и выбежала в коридор, с улыбкой на раскрасневшемся круглом лице, вытирая мокрые руки о бока, облаченные в новый размахаистый, шитый золотыми узорами халат, похожий на одеяние какого-нибудь видного деятеля времен татаро-монгольского ига. К появлению жены Николай успел подготовиться и, глядя в зеркало напротив вешалки, подкорректировал выражение лица. Вот с бледностью, увы, справиться не удалось… Но Николай не сомневался, что в душной квартирной атмосфере, насыщенной теплом батарей и испарениями капусты, он скоро станет таким же румяным, как подруга жизни.