Маша смотрела на Иннокентия и не узнавала: он будто вырос еще, став совсем огромным, заполнившим все пространство кухни, в нем оказались свои бездны, о которых она не подозревала.

– Маша, не смотри на меня так, как будто я подвластен темным силам! Это всего лишь ответвление православия! Пусть даже с тяжелой историей! Ну не стала бы ты на меня так смотреть, если бы я признался тебе в том, что я протестант! Тем более я не религиозен, ты же знаешь! Я прежде всего – историк!

Маша сглотнула:

– Твой прадед участвовал в постройке храма на Басманной?

Иннокентий провел рукой по лицу:

– Да, об этом я и хотел с тобой поговорить. Ко мне приходили люди. То есть… человек. Глава церкви. Он попросил меня поговорить с тобой, дабы убедить, что маньяк, так сказать, не из «наших». Пока сыщики не наломали дров, пока не появились статьи в газетах, ведь староверческие общины только-только начали развиваться, стали возвращаться на Родину раскольники из Штатов и Южной Америки, заново отстраиваться церкви… И все это может оборваться из-за глупого предубеждения, из-за сплетен, пустых слухов, наконец!

– И ты согласился… – прошептала Маша. – Согласился меня… уговорить?

Иннокентий грустно улыбнулся:

– Я согласился попробовать, Маша. Не обещая результата.

– Уже хорошо. – Маша чуть скривила рот: – По крайней мере, ты не связан обещанием, и я не заставлю тебя нарушить страшных клятв.

– Маша, прошу тебя! – Иннокентий потянулся к ней, но Маша чуть отшатнулась, и он с несчастным видом вновь сгорбился на своем стуле. – У меня, – начал он, – есть только один аргумент. Он исторического плана и может показаться несерьезным твоим следователям, но для меня, да и для каждого старовера, он полностью выводит раскольников из-под подозрения. Этот Небесный Иерусалим, к которому так привязан наш маньяк… он напрямую связан с фигурой патриарха Никона, одержимого идеей второго Иерусалима. Никон хотел объединить под Московским патриархатом все православные церкви, прежде всего греческую и киевскую. Для этого он заменил, к примеру, русское двуперстное знамение греческим троеперстием, редактировал богослужебные книги по греческим аналогам. Продолжение ты знаешь – раскол и появление старообрядцев. Для раскольников Никон и все, что с ним связано, – самая страшная страница в их истории. Поэтому все идеи, которым служил патриарх, для них «диавольские», Маша. Он мечтал стать аналогом папы римского и даже построил под Москвой на берегу Истры Вознесенский монастырь – Новый Иерусалим. И постройка всего комплекса Нового Иерусалима была для Никона попыткой уподобиться Ватикану… И бог мой, ни один из наших никогда не станет, извини за метафору, пить из этого отравленного источника. – Иннокентий развел руками: – Я могу много еще чего добавить, но…

– Я поняла, – Маша соскользнула с высокого табурета. – Я… я подумаю. Прости, я хотела бы сейчас прилечь.

– Да-да, конечно, – засуетился Иннокентий. – Ты устала. Я дурак! Просто уже не мог больше носить это в себе. Извини меня, тебе сейчас совсем не до… не до меня! Я тебе постелю у себя в кабинете.

И он быстро вышел из кухни, а Маша, на секунду замерев, заставила себя сложить грязную посуду в посудомоечную машину и поставить уже чуть теплую кастрюльку в холодильник. Иннокентий снова появился в дверях: выглядел он подавленным, но Маше было его не жалко. И себя – не жалко.

Она только очень хотела спать, и, когда Кентий отвел ее в кабинет и тихо прикрыл дверь, она, быстро скинув с себя одежду, упала в прохладное забытье отутюженных и накрахмаленных простыней – и мгновенно заснула.

Андрей смотрел на налившийся кровью затылок начальника и пытался отключиться. Обычно в моменты монаршего гнева он бледнел и нервничал. Но сегодня ему было решительно все равно: ни один начальник не сможет его отругать так, как он сам себя ругал и как презирал за «профнепригодность» последние сутки. За Машей – его Машей! – ходит маньяк. А он не знает о нем ничего, что позволило бы загнать убийцу обратно в темный и зловонный угол, из которого тот вылез. Стыд гнал Андрея вперед, настегивал, когда он на минуту останавливался, чтобы закинуть в себя немудреное топливо в виде бутерброда… Но весь этот бег был бессмысленным, как на дорожке тренажера, все следы вели в никуда, все подозреваемые сходили с дистанции: полицейский чин, оказавшийся на кладбище, раскольники, вояки, которых ребята из группы поприжимали вчера на сюжет сотрудничества с Ельником… Убийств было слишком много, копать приходилось, как кротам, в десятках направлений, надеясь отыскать малейшую зацепку в этом огромном информационном поле. Зацепку, похожую на чудо.

– Твою мать! – Анютин ударял по столу огромным кулаком в трогательных ямочках. – Ты это видел?! – И он бросил перед Андреем статью под заголовком: «Новый Чикатило в центре Москвы!»

Андрей безучастно скользнул по ней глазами и снова вернулся к своим мыслям. Если он не способен поймать преступника, то, может быть, у него получится спрятать Машу? Нет, сказал он себе, прятать – бессмысленно. Единственный способ – держать ее всегда рядом, 24 часа в сутки, и, может быть, защитить.

– Ты представляешь себе, – продолжал распаляться полковник, – какой пистон я получил сверху?! Сколько я могу их кормить историями из Ветхого Завета, а?

– Из Писания… – автоматически поправил он босса.

– Я так погляжу, – с угрозой начал Анютин, – вся Петровка у нас теперь – большие спецы по священным текстам? – И не выдержал: – Мы что, в бирюльки тут играем?! Или ты ждешь, пока он исчерпает эти – как их? – мытарства? И уйдет на дно?! – И он опять хлопнул по столу, да так, что разлетелись все бумаги. В дверь постучали. – Да, – буркнул Анютин, пока они с подчиненным на пару собирали по полу документы.

– Вы позволите? – произнес хорошо поставленный баритон.

В кабинет вошел Катышев. Анютин покраснел уже не только затылком, но и лбом, выпрямился и пожал руку прокурору. Катышев кивнул Андрею:

– А я как раз по вашу душу. Хотел узнать, как продвигается следствие…

Андрей устало мотнул головой.

– А никак! – за него ответил Анютин. – Просто призрак какой-то, мастер маньячного дела!

– Ну, – Катышев сел, холодно усмехнулся, – с маньяками очень часто такое случается. Вспомни, скольких убил тот же Чикатило, – он кивнул в сторону открытой газетной статьи. – И скольких из-за него еще казнили…

– Не оправдывай моих бездельников! – набычившись, сказал Анютин, избегая даже смотреть в Андрееву сторону. – Время идет, убийства прибывают, а они ни на йоту не приблизились к решению загадки!

Катышев спокойно качнул ногой в весьма потертом, как успел заметить Андрей, ботинке.

– По крайней мере, твоим ребятам уже известны условия этой задачки, что совсем непросто. – Прокурор грустно улыбнулся: – Знаешь, я иногда сам хожу по Москве, как дурак, не понимая, куда меня занесло? Куда делся город моего детства? Все эти бесконечные ночные клубы и стриптизы, нищета, вопиющая рядом с «Бентли» и шампанским рекой… Этот маньяк ваш, Мытарь, свободен от правил и ограничений. Он режет себе – или что там? – четвертует тех, до кого у нас руки добраться коротки. Вроде той губернаторши…