* * *

Когда я оказывалась на распутье, не зная, в какую сторону сделать шаг, то всегда делала одно и то же, и это всегда помогало. И в тот вечер я наконец поднялась с пола, приняла горячий душ и отправилась через весь город в коуч-центр, чтобы поговорить с человеком, который отлично меня понимал, который знал, что делать, который всегда говорил мне правду: с Матильдой. До моей тренировки с Уиллом оставалось несколько дней. Мне необходимо было подойти к ней с ясной головой и спокойным сердцем.

Было уже поздно, почти девять вечера, но в кабинете Матильды, конечно же, горел свет, хотя мне показалось странным то, что я увидела красную дверь приоткрытой. Я вошла, собираясь побранить Матильду за то, что она оставила дверь незапертой. Гарден-Дистрикт, конечно, был достаточно безопасным, и все же… Я услышала доносившийся из ее кабинета мужской голос. И это было уже чересчур странно. Хотя тренировки всегда проходили в Особняке, но разговоры с новобранцами велись, как правило, в других местах. Я подошла ближе и поняла, что голос Матильды звучит более взволнованно, чем обычно; раньше я никогда такого не слышала. Я уже готова была постучать, но тут снова заговорил мужчина, и на этот раз достаточно громко для того, чтобы я смогла узнать Джесси.

Дай знать, что ты здесь, Кэсси! Самое время!..

Но мои ноги вдруг словно приросли к дубовому полу. Передо мной встал ужасающий выбор. Если я уйду прямо сейчас, меня могут заметить, а если останусь, то могу услышать нечто, явно не предназначенное для посторонних ушей. Но в этот момент я услышала, как Джесси воскликнул с искренней болью в голосе:

– Конечно, я восхищаюсь ею! Но люблю-то я тебя!

Уходить было уже поздно.

– Почему бы просто не принять меня? – продолжил Джесси. – Мне плевать на возраст, ты это знаешь! Мэтти, сколько раз я тебе это повторял? Я просто хочу быть с тобой. Я тоскую по тебе. Финн по тебе скучает.

Мэтти? Финн? А я-то лишь раз оказалась достаточно близко к сыну Джесси, когда видела, как тот спит в ту ночь.

– Может, сейчас тебя, Джесси, и не беспокоит разница в возрасте, но меня она беспокоит. Я думаю об этом. Когда мне будет семьдесят, тебе будет слегка за пятьдесят. Это смехотворно, нелепо. И я тебе уже говорила, что не стану заниматься с тобой сексом, пока между тобой и Кэсси продолжаются некие отношения. Это неправильно и нечестно. Я люблю вас обоих. И вообще-то, тебе не следовало быть здесь сейчас.

– Между нами все кончено. Я о Кэсси и себе. Мы просто друзья. Да на самом-то деле мы и всегда были только друзьями. Нам ничего другого не суждено.

Прежде чем услышать что-либо еще, я наконец собралась с силами и тихо, осторожно попятилась назад, к двери, и вышла на улицу. В голове у меня гудело. Джесси восхищается мной. Джесси любит Матильду. Джесси мой друг. Джесси хочет быть партнером Матильды. Я вспомнила его пьяную тяжелую вспышку раздражения в канун Рождества. Как ни смотри, Матильда, скорее всего, помешала планам Джесси оказаться с ней, поставив меня на их дороге в надежде, что из простой помехи я смогу превратиться в настоящую причину того, что они не смогут быть вместе. Я подумала о том, что Джесси говорил в ту ночь: люди из прошлого могут повлиять на все то, что может быть у нас в будущем. А я-то была настолько самонадеянна, что решила: Джесси ничуть не страдает от какой-то собственной ноши.

Какой безумный и грустный круг, думала я, и из моих глаз сами собой катились теплые слезы. Я попыталась найти в себе гнев, ведь должен был он где-то скрываться, но, как только я вытащила его на поверхность, он исчез. Зато вспыхнул страх. Но страх чего? Страх быть отвергнутой? Страх не нашел за что зацепиться и тоже растаял. Похоже, для этого древнего дурного чувства не осталось во мне никакой опоры. Я вытерла глаза тыльной стороной ладони и отправилась в обратный путь. На Магазин-стрит я поймала такси, слишком усталая, чтобы добираться до дома пешком.

Хорошенько выплакавшись, я в ту ночь спала так хорошо, как не спала уже много-много ночей.

Я вышла из машины и остановилась в начале улицы Фуко, в Трокадеро, держа в дрожащих пальцах карточку Шага восьмого. Я дважды проверила направление, поглядывая на слово «Бесстрашие», отпечатанное на плотной бумаге, и записку от Матильды под ним:

Даже если ты решишь не принимать сегодня этот Шаг, знай: ты уже заслужила свою восьмую подвеску. С огромным восхищением,

Матильда.

P. S. Водителю велено ждать тебя. Пожалуйста, будь осторожна. И позвони мне, когда вернешься в отель.

Я подошла к внушительной мавританской двери четырехэтажного особняка с доброй дюжиной итальянских балконов, выходивших на улицу. Формально это был таунхаус, расположенный в конце длинного ряда роскошных зданий, построенных явно в начале восемнадцатого века. Прежде чем я успела стукнуть по древнему дереву, дверь бесшумно распахнулась и очень высокий, очень старый дворецкий низко поклонился мне. Он выпрямился и широким жестом предложил мне войти в абсолютно белый мраморный холл примерно тех же размеров, что и холл в Новоорлеанском музее искусств.

– Nous vous attendions, Mademoiselle Faraday. Puis-je prendre votre manteau?[1]– сказал он.

Manteau. Ну, это-то я вроде бы поняла. Я не знала, как одеться для интервью, замаскированного под сексуальную фантазию, а потому просто оделась как на работу – кремовые слаксы, шелковый шарф и темно-синяя спортивная куртка поверх белой блузки. Когда я протягивала дворецкому куртку, мои руки внезапно похолодели.

Дворецкий повел меня по длинному белому коридору с рядом окон по одной стороне, сквозь которые виднелась далекая Эйфелева башня. Бог мой, вот это вид! Мы миновали еще две двустворчатые двери в четырнадцать футов высотой, прежде чем белые стены уступили место темно-коричневым стенным панелям, окружавшим могучий каменный камин с львиными головами на карнизе над ним. Эта комната явно представляла собой рабочий кабинет или библиотеку; книжные полки целиком закрывали одну стену, а напротив них располагались французские створчатые окна, по обе стороны которых висели темно-вишневые бархатные занавеси, спадавшие на мраморный пол. В середине комнаты на прекрасном восточном ковре стоял длинный стол красного дерева, а позади стола красовалось черное кресло с высокой спинкой, из окна тоже открывался вид на Эйфелеву башню. Я едва успела перевести дыхание, как за моей спиной кто-то негромко откашлялся.

Я резко обернулась – и очутилась лицом к лицу с самим Пьером Кастилем. Он был очень красивым мужчиной.

– Соланж Фарадей. Как приятно видеть знакомое лицо! Вам явно пришлось проделать немалый путь от редакции новостей в Новом Орлеане до моего маленького убежища в Париже. Надеюсь, вы нашли меня без особого труда, – сказал он с искренней и теплой улыбкой и протянул мне руки.