Я думал: «Он решил поиграть со мной, зная, что я не откажусь от бога. И вот я ныряю для него, словно раб или бедный рыбак, опускающийся в воду за раковинами. Он сделал это, чтобы сломить мою гордость; нет, погубить меня, потому что я не вынырну с пустыми руками, и он это знает. Если я умру здесь, смерть моя падет на мою же голову, и никто не скажет, что это он убил посвященную богу жертву. Да, эта тварь способна думать. Его нужно убить».

Все это время я оглядывался в мутной воде. Прежде чем нырнуть, я вдохнул глубоко, но все-таки – из-за отсутствия опыта – недостаточно, и грудь мою уже сдавило.

«Скоро в глазах моих потемнеет, и тогда мне конец».

Передо мной оказался камень; засевший под ним спрут шевелил своими щупальцами, словно поддразнивая меня: он то удалялся, то приближался, становился то меньше, то больше, словно во сне. И тут я услыхал в ушах грохот волн, обрушивающихся на гальку.

«Ты хвастал мною, Тесей, – сказал голос моря, – но помолился ли ты мне?»

И в сердце своем я вознес богу молитву, потому что уста мои замкнула вода: «Помоги мне, Отец. Спаси мой народ. Позволь мне защитить свою честь».

Темнота застлала мои глаза, и я увидел в иле под спрутом блестящую вещицу. Я схватил ее, слизистое щупальце хлестнуло по моему запястью, а потом спрут испугался и ускользнул, выпустив в воду чернила. Должно быть, он проглотил это кольцо, но отдал его по велению бога.

Я вынырнул к свету и, задыхаясь, как будто вернулся из царства Аида, поплыл к ступеням причала, зажав кольцо в руке – оно соскальзывало с моего пальца. «Журавли» махали мне руками и выкрикивали мое имя. Тут я поглядел на своего врага. Пока я находился под водой, он уже обдумал, что будет говорить, когда я с позором появлюсь на берегу или же не появлюсь вовсе. Теперь его рот превратился в ниточку, однако пристальный взгляд не дрогнул. Через некоторое время он сказал хриплым надменным голосом:

– Ну-ну, похоже, что ты занялся не тем делом… рыбий сынок.

И протянул руку к кольцу.

Я снял его с пальца и поглядел. На перстне была вырезана богиня в высоком венце и со змеями в руках. Я протянул ладонь так, чтобы все могли видеть кольцо: пусть потом не говорит, что я обманул его, достав со дна камешек.

– Вот твое кольцо, – сказал я. – Ты узнал его?

– Да, – отвечал он, опуская подбородок на толстую шею. – Давай сюда.

Я отступил на шаг.

– Ты видел его. Но ты отдал кольцо Посейдону. Вернем богу жертву. – Я бросил кольцо в воду и проговорил во всеобщем молчании: – Если оно тебе нужно, реши это дело между собою и богом.

Вокруг было так тихо, что всплеск вернувшегося в воду кольца показался довольно громким. А потом все бедные критяне, носильщики, мореходы и гребцы затрещали одновременно тонкими обезьяньими голосами. Даже придворные шептались и чирикали, словно птицы в листве. Я поглядел на занавешенные носилки. Щель сделалась шире, хотя за ней никого не было видно. Я понял, что именно присутствие этого незримого наблюдателя заставило меня бросить в воду кольцо, и задумался, пытаясь понять, безумным или правильным был мой поступок. Круги, оставленные кольцом на воде, сгладились, и я обернулся к хозяину перстня.

Я рассчитывал увидеть его раздувшимся от гнева и приготовился к побоям, если не к худшему. Но он стоял недвижно, жесткий, примолкший и внимательный. Потом голова его запрокинулась, рот раскрылся, и площадь заполнилась раскатами хохота. С криком взлетели перепуганные чайки.

– Хорошо придумал, малек! – взревел он. – Вернул добычу карасю-папаше! Напомни ему обо мне; скажи, чтоб не забывал Астериона![83]

Он со смехом повернулся и направился к своей тележке. И только теперь заметил носилки. В этот же миг смех исчез с его лица, как падает маска, когда лопается шнурок. Однако он тут же надел ее снова, и кресло его на обратном пути содрогалось от хохота.

Кносская дорога поднимается от гавани между садами и серебристыми оливами. Смертоносные утесы защищают богатую землю. Чернокожее войско сопровождало нас, но Лукос меня избегал; я не видел в этом ничего странного, ведь я прогневал могущественного господина, а эта хворь липнет к тем, кто оказывается рядом. Возле дороги выстроились дома богатых торговцев – скорее даже небольшие дворцы. Всякий раз я думал, что вижу наконец дворец царя, но, видя ухмылки чернокожих, перестал задавать вопросы.

Город кончился, и Лукос подступил ближе, выглядел он словно игрок, оценивающий шансы сомнительного коня. Я спросил его:

– А кто этот человек в повозке?

Он опасливо огляделся на манер придворных и сказал:

– Ты вел себя глупо. Это был царский сын, Астерион.

Я со смехом ответил:

– Что звездного в столь земной твари?

– Не тебе называть это имя. Наследника положено именовать Минотавром.

Нечто перышком прикоснулось к задней стороне моей шеи. Но я ничего не сказал другим – воспоминание касалось лишь моей собственной мойры.

Дорога вышла на плодородную равнину, вдали виднелся горный хребет. Клянусь всем миром, очертания его были похожи на огромного долгобородого мужа, лежащего на погребальном одре. Я указал в сторону гор, и Ир воскликнул:

– Я слыхал о ней. Здесь эту гору зовут Умирающим Зевсом.

– Умирающим! – вскричали «журавли», потрясенные подобным святотатством.

– Да, – продолжил Ир. – Эти землепоклонники считают, что он умирает каждый год.

Я все еще глядел на вершину горы, когда Меланто воскликнула:

– Смотрите! Смотрите!

И тут на вершине холма, который вдавался в равнину, я впервые увидел Дом секиры.

Представьте себе все виденные вами царские дворцы. Поставленные друг к другу и друг на друга, они образуют лишь небольшой домик рядом с Домом секиры. На месте этого дворца можно было разместить целый город. Возвышаясь на гребне, он – терраса за террасой – спускался по склону, ярусы красных колонн сменяли друг друга; сужающиеся к основанию, они были поверху и понизу обведены полосой той яркой лазури, которую так любят критяне. За ними в полдневной тени прятались веселые портики и балконы, казавшиеся издалека клумбами нарисованных цветов. Верхушки высоких кипарисов едва виднелись из-за крыш внутренних двориков, в которых они росли. Ну а с самого высокого конька небу грозили два огромных бычьих рога, четко вычерченных на синеве критского неба.

Меня словно ударили кулаком под дых. Я слыхал из третьих уст всякие россказни, но представлял себе лишь подобие уже известного мне. Я ощущал себя козопасом, впервые явившимся из далеких гор к городским стенам. Рот мой раскрылся как у мужлана, но я постарался побыстрее закрыть его, пока не увидел Лукос. Я готов был расплакаться, хотя сейчас никто не бил меня. Вокруг меня переговаривались и охали «журавли».