бывшего ученика старый вояка Арнольд де Валиньи. С участием смотрел Андре де

Монбар, рядом с которым де Пейн заметил его сестру и ее маленького сына, мальчика

лет пяти. Но больше всего внимание Гуго привлек взгляд аббата Мори. Аббат смотрел

на де Пейна тепло и очень по-доброму, так, как смотрят на малыша, делающего

первые свои шаги, и именно этот взгляд почему-то больше всего ободрил Гуго.

Снимая щиты с частокола, все тридцать два рыцаря, участвующих в турнире, по

очереди подъезжали к помощнику главного герольда и брали из его рук по своему

выбору либо красную, либо желтую ленту, привязывая затем ее к копью. А лент было

заготовлено по шестнадцать штук каждого цвета, таким образом, команды

определились сами собой по цвету лент. Последний, кто брал ленту, никакого выбора

не имел. И этим последним оказался Гуго де Пейн, дольше других замешкавшийся,

открепляя свой щит от деревянных кольев. Ему досталась единственная оставшаяся

желтая лента, которая, правда, вполне подходила по цвету к его щиту.

По сигналу герольдов обе группы рыцарей заняли позиции на разных концах поля

напротив друг друга. Вот, повинуясь командам герольдов, они надели шлемы, по

знаку герольдмейстера опустили копья, прикрылись щитами до самых глаз и под

пение рогов погнали коней в атаку. Ржание лошадей, звуки ударов, треск ломаемых

копий через мгновение сменились воплями раненых.

В первый момент «свалки» Гуго де Пейн благополучно сбил с коня рыцаря

напротив, и, остановив свою разгоряченную лошадь, развернулся. Восемь человек уже

лежали на земле. Трое обладателей красных лент и пятеро — желтых. Впрочем,

четверо из упавших сразу же начали медленно подниматься. Контуженные, держась за

ушибленные места, они покидали поле своим ходом. Среди них был и тот рыцарь из

людей нижнелотарингского герцога, кого с коня сбросило копье Гуго, и у де Пейна

сразу отлегло от сердца.

Некоторым повезло меньше. Один рыцарь сидел на земле и громко стонал,

держась за вывихнутую лодыжку. У другого упавшего была сломана нога. Еще не

понимая этого, раненный то хватался за нее, то пытался встать, тут же падая и дико

крича от боли. А третий упавший все охал, скрючившись на земле, неистово ругаясь и

держась за отбитый бок. Четвертый рыцарь тихо лежал на спине и не шевелился.

Подбежали оруженосцы и слуги. Они унесли раненых и помогли уйти с поля

контуженным, а с неподвижного рыцаря сняли шлем и облили лицо водой. Но все

было напрасно. Молодой золотоволосый рыцарь из свиты графа Стефана, почти

совсем еще мальчик, был мертв: при падении с лошади он сломал себе шею. Толпа на

минуту притихла, взирая на эту внезапную смерть, но потом, оправившись, заголосила

вновь, требуя поединков один на один.

Поверженные в общей схватке выбыли из дальнейшей борьбы, и теперь каждому

из оставшихся бойцов предстояло выбрать себе даму, чтобы сражаться за нее до конца

турнира. Для этого вызываемый герольдом рыцарь преклонял конец копья перед

своей избранницей, и та вместо ленты привязывала к этому копью свой платок. Такой

выбор был чисто символическим и никого ни к чему не обязывал, распространяясь

лишь на время турнира. Когда Гуго подъехал к семейству де Сент-Омера и опустил

копье перед дочерью двоюродного дяди, Розалинда вся зарделась румянцем, а

большие глаза ее засветились нескрываемой радостью. Быстрым движением девушка

отвязала от копья желтую ленту, повязав на ее место дорогой розовый шелковый

платок, на котором золотыми нитками были вышиты ее инициалы.

Другие рыцари тоже выбрали своих дам, на копьях запестрели платки, и турнир

продолжился. К поединкам один на один отношение рыцарей было куда как серьезнее,

чем к «свалке», поскольку проигравший в личном поединке должен был отдать в

пользу победителя своего коня, доспехи и оружие, либо уплатить за все это немалый

выкуп.

Герольды тянули жребий. Гуго де Пейну предстояло драться в третьем поединке с

каким-то нормандцем. На первый бой вызывались некий Гарольд Бургинсон из

Фландрии и Аманжье Альбертский из людей герцога Бульонского. Бургинсона,

высокого рыжего бородача лет тридцати, человека, как говорили, из ближайшего

окружения графа Роберта Фландрского, Гуго де Пейн уже встречал в гостинице и на

собрании, а вот Аманжье Альбертского, коренастого чисто выбритого брюнета лет

двадцати семи, он видел впервые. Оба рыцаря неторопливо подъехали к

противоположным концам ристалищной дорожки, обозначенной натянутой веревкой,

надели шлемы, подняли щиты, отсалютовали друг другу копьями и опустили их,

пригнулись, нацелились, и с бешенной скоростью понеслись друг на друга. Раздался

стук копий о щиты и громкий треск. Оба копья сломались, во все стороны брызнули

сосновые щепки, однако, оба всадника благополучно удержались в седлах.

Противники были достойные, никто из них не уступал другому ни в силе, ни в

точности, ни во владении боевым конем. Под рев возбужденной толпы им подали

новые копья, и все повторилось сначала.

Только на третьем заезде под более тяжелым рыжим бородачом лопнула от удара

подпруга и он, до последнего пытаясь удержаться верхом, медленно _______сполз с конского

крупа на землю. Герольдмейстер объявил победителем Аманжье Альбертского, и

раздосадованный Бургинсон отдал ему щит и шлем, и своего большого коня вместе с

седлом, уздечкой и попоной. Затем он тут же стянул с себя добротную дорогую

кольчугу самой современной выделки, длинную и с капюшоном, и тоже отдал ее

победителю, оставшись в коричневом войлочном подшлемнике, такого же цвета

гамбизоне, кожаных штанах и латных сапогах с нашитыми по внешней стороне

железными пластинами. Впрочем, Аманжье Альбертский мог потребовать себе и

сапоги побежденного, но он отнюдь не был мелочным и сейчас даже не обращал