– Гляньте-ка: и закулисье, и цифирь! – воскликнул я. – Единственное, я вижу, ограничение вашим талантам – это ваша память.

Мой сарказм его не задел. Дануидж обернулся ко мне и расплылся в улыбке.

– Что поделать, – вздохнул он, и улыбка неприятно скособочилась с намеком на искушенность. – Увы, я уже не молод! Да и память у меня плохая, соглашусь. Можно назвать это проклятьем, но иногда, знаете ли, и благословением тоже.

Дануидж вновь бросил взгляд через плечо, и в его глазах я различил облегчение, а еще вроде бы – мимолетный страх.

– Вот и она! – оживился он и с нарочитым радушием произнес: – Наконец-то и ты сюда пожаловала, дорогуша! А у нас гость. Джентльмен имеет кое-какие вопросы насчет мистера Молдинга.

И он обратился ко мне со знакомой лукавой усмешкой:

– Прошу прощения, сэр, но ваше имя вылетело у меня из головы.

– Сотер, – ответил я и посмотрел на его дочь.

* * *

Что бросалось в глаза, так это ее солидность. Она оказалась не худа, но и к толстушкам ее нельзя было причислить. В ней угадывалась прочность человека, занимающегося тяжелым физическим трудом. Чувствовалось, что если ткнуть ее для пробы пальцем, то под тонким слоем мякоти можно ощутить жесткость мышц. Она была высокой для женщины и достигала метра семьдесят три – семьдесят пять, а возраст ей можно было дать любой – от тридцати до пятидесяти. Темно-каштановые волосы утянуты в жгут и сколоты шпильками. Лицо почти без косметики, не считая штриха помады, на фоне кожи дающего томную бледность, а вместе с тем – некий аристократизм, льстящий ее дородной фигуре.

На ней было черное платье с перламутровыми пуговицами. Несмотря на то, что материя прилегала к ее телу, формы оно очерчивало смутно. Однако она была не беспола. Передо мной, безусловно, стояла женщина, хотя соблазнить такую манило не более, чем, скажем, статую королевы Виктории в парке. В ней сквозила непривлекательность, исходящая изнутри. В жизни я встречал достаточно простушек, а иной раз – и уродин, чьи физические недостатки компенсировались живостью, приязненностью и добротой, которые их преображали, смягчая некрасивость черт. Но эта женщина была совершенно иной. Ее душевная вредоносность не облегчалась ни модной прической, ни косметикой, ни стильностью гардероба – рядом с ней сквозило тревожное напряжение.

– Элиза Дануидж, – представилась она с порога. – Приятно познакомиться, мистер Сотер.

Что-то в ее голосе, когда она произносила мое имя, внушило мне мысль, что она меня уже знает (хотя ни она, ни ее отец никогда ранее со мной нигде не сталкивались). Между прочим, сам Дануидж – приниженный в своей значимости человек – явно черпал храбрость в присутствии дочурки. На его губах заиграла кривая усмешка, и он сразу же приободрился. Похоже, он хотел сказать мне что-то вроде: «Теперь держись, приятель: она тебя быстро на место поставит. Такая, как моя дочка, кошкой кидается в стаю голубей и возвращается с перышками во рту».

И словно в ответ на эти неизреченные мысли Элиза Данудж слегка скрючила пальцы, как будто уже приготовилась свернуть шею мелкой пташке.

Руки ее были тонки и деликатны, без малейшего различимого изъяна – ни морщинки, ни веснушки. Впрочем, они напоминали верхние конечности манекена, ловко прикрепленные к ее собственному туловищу.

Ногти у нее тоже оказались идеальны и поблескивали под тусклым светом лампы.

– Мистер Молдинг – хороший клиент, – вымолвила она. – И мы всегда рады, когда он бывает у нас дома.

– Позвольте спросить, а как часто он вас посещал?

– Позвольте спросить встречно: а почему вас это интересует? В отношении своих клиентов мы соблюдаем глубокую конфиденциальность. Как вы, вероятно, догадываетесь, услуги мы оказываем весьма специфические. У нас есть и конкуренты, поэтому мы не выставляем свои товары в витринах на Чаринг-Кросс-Роуд.

– Буду с вами откровенен: мистер Молинг исчез неделю тому назад, – выпалил я. Потом мне вспомнился настольный календарь Фонсли, и я добавил: – А то и больше. Его адвокат нанял меня, чтобы я добился ясности в данном вопросе и во всем разобрался.

Элизу Дануидж это известие не сказать чтобы сразило. Полагаю, люди, которые ее окружали, порой пропадали регулярно. Вон даже надпись имеется над одним разделом с книгами: «Люди. Отрешение от плоти». Однако ей хватило благоразумия произнести приличествующие фразы, и неважно, искренне они прозвучали или нет:

– Как печально! Надеюсь, мистер Молдинг не пострадал.

– По вашим словам, мистер Молдинг – хороший клиент. Вам бы не хотелось подобным образом лишиться сразу многих?

Она наклонила голову, изучая меня в новом свете. Уж и не знаю, каково было ее мнение обо мне.

– Лично мне нет, мистер Сотер.

– Понятно. А вам обоим?

Забавно. Легко угадывалось, кто реально верховодит в фирме. Пожалуй, не мешало бы озаглавить ее «Дочь и Дануидж» – так, во всяком случае, верней.

Я направился к одной из запертых стеклянных емкостей.

– А здесь хранится что-то ценное?

Элиза подошла ко мне. Она не пользовалась парфюмом, и от нее чуть-чуть припахивало мускусом – запах, не лишенный приятности.

– Потенциально каждая книга имеет ценность. Это зависит не только от самого издания, но и от человека, желающего приобрести тот или иной экземпляр. Стоимость обуславливается возрастом, редкостью, состоянием, притягательностью фолианта. Или же просто желанием его заполучить. В конечном итоге покупке предшествует согласование цены. Вышесказанное, конечно, относится и к этим томам.

– У вас же есть тома, оглашенная стоимость которых заставит непосвященных вскинуть брови. Вы много таких книг продаете?

– Случается, что много.

– А какая вообще самая высокая цена на книгу в вашем товарном запасе?

– Сразу и не скажешь, но есть, например, оккультные фолианты шестнадцатого века, которые мы оцениваем в несколько сотен фунтов. Но и спрос на них, естественно, невелик.

– А есть ли у вас книги с ценой свыше тысячи фунтов?

– Здесь, разумеется, нет, – ответила Элиза. – Чтобы продать настолько дорогой товар, надо найти клиента. Мы не в состоянии вложиться в спекулятивную покупку только потому, чтобы когда-нибудь в необозримом будущем сбыть ее с рук. Так и разориться недолго.

– Но в принципе такие экземпляры существуют?

– Да.

– И оккультные в том числе?

Последовала пауза.

– И оккультные – тоже.

– А Лайонел Молдинг не искал нечто подобное?

Элиза пристально посмотрела на меня. На ее лице не отразилось никаких эмоций.

Элиза ничего не выдавала, но я не сомневался, что сейчас она прикидывает, насколько я могу быть осведомлен и в каких пределах – и выгодно ли ей откровенничать, прежде чем придется прибегнуть ко лжи или замолчать. Понимал я и то, что женщина она – сильная, но одновременно тщеславная. Ее неприязнь к своей персоне я почувствовал моментально. Попасться на лжи для нее – значит унизиться и уязвить свою гордость. Но и держать рот на замке для нее тоже не выход. Такое поведение будет явным намеком на то, что я нахожусь на верном пути и дальнейшие мои вопросы будут безжалостно заваливать ее на лопатки – а ей-то, конечно, не хотелось проигрывать первый раунд словесного поединка.