– Торопишься, Урд?

От отдёрнул руку, как будто обжёгся. Голос Илюме был ледяным, как замёрзший ручей. Это не обычный вопрос и не проявление вежливости. Её силуэт виднелся в проёме открытой двери. Дверь… Он не запер за собой дверь, слишком спешил. Шлокна её поглоти! Надо лучше следить за собой. Он занимается слеповством в залах Совета. Кем бы он ни был, если его раскроют, он – мертвец.

– Если ты имеешь в виду, тороплюсь ли я защитить верховную власть Маннфаллы, то да. Я тороплюсь.

Он закрыл шкаф, хотя ему было больно потерять из виду флакон. Надо избавиться от Илюме. Немедленно. Он сжал кулаки, чтобы не дать рукам схватиться за горло. Ни за своё собственное, ни за её.

– Так что если ты позволишь, – сухо сказал он.

Но Илюме сделала несколько шагов вперёд, и они оказались лицом к лицу. Комната заметно уменьшилась в размерах, как будто колонны вокруг них сжались. Ковёр превратился в остров, на котором стояли они оба, и он был недостаточно велик для них. Илюме была ниже его ростом, но ей как-то удавалось смотреть на него сверху вниз. Он не мог понять, как она это делает. Слеповство?

Нет. Только не Илюме. К сожалению. В противном случае многое стало бы гораздо проще.

– Я знаю, кто ты, Урд.

Губа Урда приподнялась в оскале.

– Какая прозорливость…

– Я знаю, кто ты. И твой отец знал. Он никогда не желал увидеть тебя в кресле.

Урд понимал, что она пытается сделать, но у неё ничего не выйдет. Кресло принадлежит ему, так и будет. До тех пор, пока он не пересядет в кресло Эйр. Пока не станет носить Ворона.

– Последними желаниями моего отца были медовые пирожные и пустой ночной горшок по вечерам, – он улыбнулся, увидев, как расширяются её глаза. А как она думала? Что воля его отца была для него законом? Что Ванфаринн настолько силён, что управляет жизнью сына из вечности? Видела бы она его в его последний миг. Отец был парализован страхом, став пленником своей постели. Он был не в состоянии защищаться. Он ругался всю свою жизнь, но смерть встретил молча.

– У всех нас есть желания, Илюме. Например, я хотел бы остаться один, но ты стоишь здесь.

– Так и есть. И я знаю, Урд: ты думаешь, что можешь подчинить их своей воле, но ты – щенок. Ты собираешься соблазнить их благими намерениями, но ни один идиот не последует за тобой, когда дойдёт до дела. Ты один, Урд. Один между поколениями. Умерший отец. Погубленный сын. Если ты не отложишь в сторону собственные мотивы и не начнёшь думать о благе государства, то Внутреннему кругу потребуется поближе познакомиться со своим новым членом.

Урд вздрогнул. Она угрожает ему! Стерва! Она осмеливается угрожать ему! У неё ничего нет. Она ничего не знает. Она не может ничего знать! Он огрызнулся:

– Кто ты такая, чтобы рассуждать о поколениях, Илюме Ан-Эльдерин? Что осталось от твоей семьи? Слабые слиятели, пекари и историки! Женщины, бросающиеся со стен. Единственный, кто мог пойти твоим путём, выбрал Колкагг. А ведь он – сын предателя!

Урд рассмеялся, хотя боль раздирала его горло и скатывалась в живот. Он ощутил вкус крови.

– И кто останется, если большая надежда Ан-Эльдеринов исчезнет? Они редко доживают до старости, эти чёрные тени.

Глаза старухи выражали сомнения, что ему хватит решимости осуществить угрозы. Однако она колебалась. А Урду очень нравилась её неуверенность. И у Илюме имелись для этого все основания. У отца никогда недоставало смелости противостоять ей. Урд видел, что она задумалась. Размышляла над тем, что он сказал.

– Это стало бы твоей смертью, – сказала Илюме. Она развернулась и вышла. Плащ развевался вокруг неё. Урд постоял немного и подождал, пока не исчезнет чувство, что за ним наблюдают. Однако ощущение присутствия старухи осталось. Но больше ждать он не мог. Урд закрыл дверь, запер её и снова распахнул шкаф. Он приставил флакон к губам и влил в горло пару капель крови ворона.

Боль мгновенно исчезла. Она исцеляла, чего не мог никакой мёд. Но это продлилось всего лишь миг, а потом начался приступ. Безжалостный. Хуже, чем когда-либо до этого. Старая рана открылась, и казалось, горло вот-вот разорвётся на части. Урд нащупал маленький замок и отодвинул его в сторону. Воротник слетел и со звоном ударился об пол.

Самый молодой член совета повалился на колени на ковёр и схватил подушку, чтобы его никто не услышал. Урд прижал её к лицу и заорал так, что изо рта хлынула кровь.

Ример позволил ночи обнять себя. Он был лишь тенью, больше ничем. Меч – только контур, который он выставил в темноту перед собой. Иногда луна решалась показаться на небе и бросить слабый свет на лезвие. Ример развернулся и двумя руками вонзил меч в невидимого врага у себя за спиной.

Банахогг, удар смерти.

Тело потянулось вслед за тяжестью клинка, который описал полукруг над головой Римера и ударил вперёд.

Бейнлемья, костедробилка.

Сова взлетела с ветки над его головой и мудро удалилась спать подальше. Ример снова повернулся, разрубив мечом темноту перед собой, и защитился от встречного нападения, упав на одно колено и отведя руки с оружием назад.

Равнсвельтар, разворот ворона.

Он знал, что сейчас должен спать. Дни у Колкагг начинались рано, но тренировка была лучшим лекарством для его тела. Каждое движение загоняло мысли дальше вглубь. Но только не сегодня ночью. Сегодня ночью они прочно держались в голове. Что-то должно случиться. Это знание крысой сидело у него в желудке и грызло его изнутри. Маннфалла принимала имлингов со всего мира во время Ритуала, и слухи распространялись, как чума.

Раудрейн, красный дождь.

Ример знал, что Совет обеспокоен. Он слышал обрывки разговоров и споров в коридорах, видел признаки нервозности на стальном лице Илюме. Имлинги с севера перешёптываются о слепых.

Ормшира, скольжение змея.

Совет отправил войска на север, чтобы развеять слухи раз и навсегда, по их словам. Но какой дурак поверит, что это всего лишь слухи, когда тысячи мужчин маршем двигаются на север? Никакой.

Варгнотт, ночь волка.

Колкагг посылали на задания чаще, чем раньше. Одному из них это стоило жизни. Может, и двум, потому что Лаунхуг бесследно исчез на задании, о содержании которого никто не знал. Но такова их работа. Колкагги – всего лишь оружие. Им говорили только то, что им необходимо знать для служения Всевидящему. Им сообщали задание, цель и место. И они уходили в тишине. О причинах пусть заботятся другие. Ример всегда знал, что так всё и должно быть, но от этого легче на душе ему не становилось.