Следователи переглянулись. Добровольная выдача укрытия, по их мнению, стоила того, чтобы «не заметить» этой суммы. Надо же одинокому человеку жить на что-то… А они бы, в противных обстоятельствах, вполне могли потратить на поиски сейфа и не час, и не день.

Мельком проглядев папочки с документами, они убедились, что враги недаром, образно говоря, «сожгли родную хату». Ради этого и замочить вполне могли. Чего, например, стоила одна расшифровка, видимо, сделанной тайно магнитофонной записи о том, какая предполагается схема обналички пяти миллиардов уральского транша. Тут тебе и фирмы, и конкретные фамилии партнеров, и сроки прохождения, прокрутки, перевода в валюту… Будет чем заняться ребятам из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.

Дискеты еще требовалось открывать, смотреть информацию. У Лилии же Михайловны дома компьютера не было. Значит, придется в прокуратуре. Не было нигде и тех миллионов, о которых говорил Шацкий и которые он в полном уже отчаянии собирался вернуть государству.

По просьбе следователей Лилия Михайловна старательно вспоминала, что делал Иван Игнатьевич, когда приходил сюда. Ну главное-то было понятно сразу, можно и не спрашивать. Может, он куда лазил, в вещах копался, чемоданы какие-нибудь?… Сумки? Свертки?

Она невразумительно пожимала плечами, промокала несуществующие слезы, вызванные еще недавними событиями. И все порывалась рассказать, как узнала о гибели Ванюши из телевизионной передачи про криминал недели. Сами следователи этой передачи не видели, но верили почти безутешной даме на слово.

– Ой, да что вы со своими «что» да «где»? – раздражаясь на непонимание, воскликнула она. – Лезьте сами и смотрите! Вон, на антресоли, там пылища от сотворения мира! В шкафах не может быть. Хотя там есть и кое-что из его одежды… Он же появлялся здесь… Менял сорочки, белье…

Полезли на антресоли, где пыль казалась действительно вековой.

И снова убедились в уме и прозорливости Шацкого. Мало кому пришла бы охота копаться среди кип пожелтевших газет, сохраняемых разве что для какого-нибудь очередного ремонта квартиры, раздвигать запыленные консервные банки с металлическими крышками, сбрасывать на разостланную на полу бумагу старые тряпки, пустые кожаные чемоданы, чтобы, освободив узкое пространство в коридоре между потолком и кухонной дверью, обнаружить в конце концов такой же запыленный кейс, оказавшийся совсем даже не пустым.

Лилия наверняка его раньше никогда не видела, стоило взглянуть в ее глаза, и сразу становилось ясно, что это – и для нее открытие. Но еще больше ее поразило содержимое протертого мокрой тряпкой и оказавшегося коричневым кейса.

В нем были плотно уложены друг к дружке пачки долларов. Сотенные купюры, будто в гангстерском американском кино, лежали в банковской упаковке.

Ай, умница Иван Игнатьевич! Он ведь даже и пылинки на всех вещах, забивших антресоль, не тронул! Будто никогда и не касалась тут ничего рука человека… И чтоб обнаружить находку, требовалось буквально все скинуть на пол. Значит, давно уже тут лежит.

А вот теперь на хозяйку квартиры было по-настоящему жалко смотреть. Особенно когда следователи занялись грубым подсчетом валюты. Проверили одну пачку, другую и прикинули общее их количество. Выходило около полутора «лимонов», если быть точным, один миллион четыреста тысяч баксов. Неплохой запас на черный день. Это при том, что он имел и некоторые счета в зарубежных банках, о которых сказал вскользь, но пообещал сообщить более подробно в следующий раз. Который, как известно, не состоялся…

Нет, все– таки не зря, наверное, по-прежнему любил свою Лильку этот Шацкий. Смятение ее, как и сожаление, быстро прошли, она снова стала сама собой, охотно подписала документ о добровольной передаче найденной суммы в валюте в руки следственных органов и искренне удивилась, когда ушли понятые, а следователи поднялись, чтобы тоже покинуть ее квартиру.

– Как?! А разве вы не хотите попить со мной кофе? Или чаю!…

Казалось, что она уже не просто обижена, а оскорблена таким невниманием к ней. Следователи же смущенно улыбались, раскланивались, обещая в самое ближайшее время, при случае, как говорится, не только не побрезговать, а, наоборот, со всей душой… А сами не чаяли, как вырваться на волю, на свежий зимний воздух, к машине, которая ожидала у подъезда.

Огорченная, она проводила их к выходу, сухо заметила, что будет рада увидеть у себя вновь, и закрыла дверь.

Спускаясь по лестнице – Карамышев с кожаной папкой под мышкой и Саватеев с кейсом в руке, – они обернулись на стук закрывшейся двери, переглянулись.

Карамышев неожиданно, чисто по-мальчишески, хихикнул.

– Ты чего? – удивился Саватеев.

– А ты знаешь, Колька, она на тебя всю дорогу смотрела как голодная кошка на жирного мыша. Аж глаза сверкали! Во темперамент!

– Да брось ты, – как бы смутился Саватеев. И вдруг протянул товарищу кейс. – Подержи-ка… Я чего думаю? – Он достал «сотовик» и набрал номер. – Алеша, – сказал водителю машины из МУРа, – поднимись-ка навстречу. Понимаешь, Сереж, мой шеф, Вячеслав Иванович, да что говорить, и твой тоже, никогда бы не простили человека, обидевшего женщину. Мой – так всегда повторяет, что это самое последнее и низкое дело. Поэтому ты давай шлепай вниз. Лешка тебя встретит и довезет в присутствие, а я, пожалуй, вернусь и все-таки выпью с огорченной женщиной чашечку кофе. Может, хоть этим скрашу ее потери.

И он решительно отправился наверх.

Карамышев увидел, выглянув из-за ступеньки, как тот нажал кнопку звонка. Потом услышал:

– Извините, Лилия Михайловна, я решил вернуться к одному сугубо личному вопросу, если у вас не будет возражений…

Дверь отворилась.

Карамышев не видел, что там говорили друг другу их глаза, но руки-то он увидел – две обнаженные белые руки, которые вынырнули из дверного проема, схватили Кольку Саватеева за шею и рывком втянули в темноту. И тут же с пушечным грохотом хлопнула дверь-сейф.

Ухмыльнувшись, Сергей Карамышев отправился вниз, навстречу поднимающемуся водителю-охраннику…

Во второй половине дня они встретились в Генеральной прокуратуре. После допроса Семена Грекова отчетливо и весьма недвусмысленно всплыла фигура Игоря Владимировича Кирюхина. Требовалось совсем немногое: найти его и устроить им очную ставку. Действительно, самая малость…

Когда ехали в Подольск в частное охранное предприятие «Вихрь», Карамышев, заметив блуждающую по губам Николая полуулыбку-полуухмылку и соотнеся ее с утренним визитом, вопросительно уставился на оперативника.

Николай как-то задумчиво поглядел на Карамышева и вдруг сказал:

– А ведь ты тогда был прав…

– Насчет голодной кошки? – сделал наивные глаза Сергей.

– Скорее по поводу жирного мыша.

– Ну и что? – не отставал Карамышев.

– Что-что… Слопала-таки!

– То-то ж ты такой бодренький! – засмеялся Карамышев.