смог узнать о ней, чтобы она не была связана ни с царством Теней, ни с нами. — Он замолчал и долго стоял так, собираясь с мыслями. Лина терпеливо ждала. — Я исполнил твоё желание, извлёк и запечатал воспоминания о дочери, а сам отправился к сыну Зевса. Гераклу суждено было стать отцом исключительно мальчиков, а я подарил ему возможность воспитать дочь. На удивление, Макария не стала изгоем, её любили и братья, и родители… Её детство было счастливым и, может быть, лучше того, которое могли дать ей мы.

Лина молча плакала, не в силах выразить всё, что чувствовала. Она боялась говорить, чтобы не нарушить момент, чтобы не перебивать его.

— Когда Макария выросла, — продолжил Аид, — мне снова пришлось действовать. Бессмертная дочь полубога и смертной могла вызвать подозрения у Олимпа, и я стал искать возможность инсценировать её смерть… И я просто… — он махнул рукой, не находя слов. — Я не мог оставить всё, как есть… наша дочь… Тебе было так больно, что ты решила забыть, но я забывать не хотел. Думаешь, Макария случайно принесла себя тебе в жертву, спасая сыновей Геракла?* Думаешь, случайно, заняла место среди богов царства Теней? Она могла обратиться за помощью к кому угодно, найти более значимую богиню, хотя бы Геру или Афину, но она принесла жертву именно тебе… — На этот раз молчание опустилось на них тяжёлым бременем, и Лина, собравшись с силами, положила ладонь ему на плечо.

— Столько боли… и всё потому, что у тебя была я… потому что ты так сильно любил меня, что забывал о себе. Мои страдания и в половину не могут покрыть твои…

Он обернулся и покачал головой.

— Нет. Не любил, Персефона, всё ещё люблю. Мою боль, всё, что я пережил, покрыло твоё возвращение, твоя жизнь… Это самое главное. Только это. Только ты.

Она прерывисто вздохнула и прижалась к нему всем телом, обняла снова, сильнее, чем в первый раз.

— Боюсь, эта встреча тоже будет короткой. Лана обманула Макса и дала мне под видом напитка Перемен преобразованную сущность Кроноса с божественной печатью.

— Я знаю. Мы что-нибудь придумаем, я больше не отпущу тебя… мы больше не расстанемся, и пусть Гея мне станет свидетелем.

Они стояли обнявшись в окружении зелёного сияния, с щемящей нежностью в сердце, излучая свет любви — чувства, способного победить саму смерть.

— Лана… — хрипло спросила Лина, после долгого молчания, — что ты с ней сделал?

— Ничего, — Аид тепло улыбнулся и вытер слёзы с её щёк, — я её спас. Ты знала, что она была связана договором рабства с каким-то богом?

Лина кивнула.

— Да, Деймос сказал. Она рабыня Ареса, и насколько я знаю…

— Макария всё решила, мы… — он помялся, — ты скоро увидишь её и всё поймёшь. Их обоих увидишь, разумеется, если захочешь.

— Хочу, — честно призналась Лина, — но сначала, прежде чем мы вообще начнём что-то делать, я бы хотела спросить тебя…

— Да? — насторожился Аид.

В её глазах сверкнули лукавые огоньки отблесками ещё не ушедших слёз, она приподнялась на носочки и шепнула ему на ухо.

— Мой царь, ты разделишь со мной гранат? — невесомо коснулась губами щеки и стала отходить.

Он, едва вспомнив, как дышать, удержал её рядом и склонился к губам, произнося ответ за миг до поцелуя.

— Ты не оставляешь мне выбора, моя царица.

__________________________________________

*Согласно мифу единственная дочь Геракла и Деяниры — Макария — принесла себя в жертву Персефоне перед сражением Гераклидов с Эврисфеем.

Глава 20. В горе и радости

Макс резко сел и тут же свалился на что-то настолько твёрдое, что от боли свело ногу. Он протёр глаза и осмотрелся. Золотые колонны уходили высоко в небо, скрываясь за белыми облаками, солнечные лучи ложились на пол, украшенный искусным орнаментом, на три ступени вниз от подножия кровати раскинулся неглубокий бассейн с зелёной подсветкой. Макс поднялся на ноги с третьего раза и поплёлся к колоннам — он не помнил, как оказался здесь, вообще ничего не помнил, кроме последнего разговора с Аидом. Где-то шумели деревья, капала вода, пели птицы. Макс поравнялся с колонной, когда прямо перед ним, застилая обзор, раскрыл пышный хвост белый павлин. Ветер играл в его перьях, и в этом звуке слышалось ненавязчивое:

«Гера»

«Гера»

«Гера»

Макс прогнал птицу и, наконец, смог понять, где находится. Перед ним в сиянии своего величия, в облаках и золотом свете Гелиоса стоял бессмертный Олимп: его сады, дворцы, скверы и площади. Макс приложил кулаком рельеф колонны.

— Какого х…

— Не смей выражаться в Небесном городе! — перебил его суровый голос, и Макс обернулся.

— Отец?

Гефест, хромая, прошёл с противоположной стороны покоев к нему и остановился рядом. Он очень долго в упор смотрел на Макса, прежде чем сказать.

— Герой! Молодец! Я ожидал от тебя смелых поступков, но не откровенной глупости.

Максим ничего не понял.

— Что случилось? Как я попал на Олимп?

— Обычно. Ты же мой сын… — Гефест был сдержан, но Максим чувствовал, что отец никогда ещё не был зол настолько. — Мой сын, который напал на Ареса.

— Я? И ты притащил меня сюда?!

— А ты бы предпочёл оказаться в царстве Теней в состоянии божественной сущности? Или, может быть, стать смертным?

— Я бы предпочёл…

— Замолчи! — Гефест отвернулся и посмотрел на площадь у дворца. — Когда ты на последнем году обучения игнорировал свою прямую обязанность охранять младшую сестру наследной семьи, я молчал. Когда после ты в качестве наставника должен был сопровождать её, но мотался к другой, я молчал…

— Лана не была моей целью в итоге.

— Нет. Элана всегда была твоей целью, ибо тебя к этому готовили. Когда ты пришёл ко мне на Лемнос, я и не думал, что тебе хватит ума перейти дорогу Аиду… а теперь ещё и Арес!

— Отец. Арес начал ту войну, кровь богов и полубогов на его руках. Лина была во всём права!

— А я не был? Разве я не говорил тебе, что из царства Теней ты заберёшь уже не её, а богиню столь сильную, что тебе рядом не стоять? Пойми, — Гефест повысил голос, когда Макс собрался возразить, — мы не воины, не солдаты. Молот, который ты использовал, создан не для войны, а для творчества, для работы и дела. Мы оружейники, Максимиллиан, оружейники. А оружейники никогда не принимают участие в войнах, они на них обогащаются. Ты мой наследник, будущий кузнец, не строй из себя того, кем не являешься.

— Может быть, мне ещё уборщицей устроиться?

Гефест сжал кулаки и