– Да будет так, – прошептал драгун.

– Вы прошли шаг на нелегком и дальнем пути по выжженной пустыне, которым мы идем бок о бок с вами, братья, И теперь надо сделать еще один шаг, может быть, самый трудный, необычный, требующий от вас полной верности.

– Мы готовы, Магистр, – прошептал драгун. – Опасностей для нас не существует. Крови нам не жалко не только чужой, но и своей. Пусть Мудрые только прикажут.

– Нет, на сей раз крови не потребуется. Потребуется одно – смирение. Вы сделали все, что было нужно. Теперь настал час наблюдать за всходами, за последствиями ваших нелегких трудов. Отныне вы в спокойствии и любопытстве можете взирать на сей забавный театр. Но… вмешиваться в события вы больше не будете.

На секунду в помещении повисла тишина, потом раздался удивленный вопль кривоногого драгуна:

– Как?! Почему?.. Мы втащили камень на гору., остается лишь небольшое усилие, чтобы пустить его под откос, и тут вы говорите – остановитесь! И это воля Мудрых? Почему, ну почему она такова?

– Вы же знаете, барон, что не наше дело обсуждать приказы тех, кто проник в суть вещей гораздо глубже нас и знает то, что нам знать не суждено, – развел руками лже-Никитин и обернулся к остальным:

– Итак, вы слышали волю. Передайте ее вашим людям и людям наших людей. А сейчас идите, и да будет простираться над вами тень Отца нашего.

Кроме лже-Никитина и драгуна, все удалились. Плеск весел вскоре затих.

– Я не понимаю вас, Магистр! раздраженно воскликнул драгун. – Сделано все, чтобы жатва Отца нашего была обильна и богата. Что же мешает нам довести начатое дело до конца?

– Откуда вы знаете, барон, в чем Его промысел, какими путями ложится и простирается над миром Его тень? И что нам необходимо сейчас – активное действие или тихое, смиренное созерцание? Из смертных это ведомо одним Мудрым, ибо только они в состоянии холодно и разумно просчитать все. Поэтому и носят они такое имя и имеют право направлять помыслы и действия нас, нижайших слуг Его.

– Нет, Магистр, вы не правы. И сами знает это. Не одним Мудрым доступны тайны черных глубин. Почему вы думаете, что они недоступны мне? Мне, который с младых лет посвятил себя постижению истины и учителем которого был сам Пенгос Великий! Я тоже научился делать выводы и просчитывать Его промысел. И во многом мог бы поспорить с Мудрыми!

– Я не ослышался? – приподнял бровь лже-Никитин.

– Нет, не ослышались. Моих знаний хватит, чтобы определить и место свое, и роль свою с такой точностью, которой могут позавидовать даже они. Я пойду своей дорогой!

– Вы отказываетесь выполнять волю Мудрых?

Драгун молчал некоторое время, потом громким каким-то змеиным шепотом, зловещим и отчаянным, протянул:

– Отказываюсь… Если бы я мог изложить им свои мысли, они бы меня поняли.

– Вы отважный человек. Но напрасно рассчитываете на понимание. Вина неповиновения тяжела, непереносимым грузом ложилась она испокон веков даже на плечи тех, кто, казалось бы, навсегда отмечен милостью Великой Тени. Вспомните Магистра Хаункаса. Нельзя сказать, что смерть его была легка.

– Как нашел свой конец Хаункас никому не ведомо. И, судя по тому, что прошла уже сотня лет, вряд ли станет когда-нибудь известно. Ваш пример неудачен… Я не восстаю против Мудрых. Я восстаю против неверного понимания.

– Я же говорю – вы отважны, отчаянны и… невежественны. Вы не понимаете, что творите, барон. В последний раз спрашиваю я вас: вы подчинитесь?

– Нет!

Больше ничего интересного я не услышал. Тайное сборище людей, чьи взгляды и поступки так и остались непонятны моему разумению, закончилось. Они удалились. Переждав немного, я перекрестился, мысленно прочитал молитву Господу нашему Иисусу Христу за то, что он уберег меня, и отправился восвояси…"

Резкий телефонный звонок вернул меня в суровую действительность.

– Выезжаю, – сказал я.

* * *

Следующий день порадовал меня телеграммой из Главного управления уголовного розыска МВД России: «Принять все меры… дело на контроле… будет оказана помощь». Ну, спасибо. Московские журналисты, падкие на мертвечину, прознали о случившемся. В «Вестях» прошла информация о трагедии, диктор выдала какой-то обличающий текст о потере нравственных ориентиров в обществе. С утра в пресс-группу управления названивали корреспонденты центральных газет. Наиболее настырные каким-то образом узнали мой телефон, и я голосом робота-автоответчика, несмотря на просьбы, посулы, угрозы жалоб на самые верха и намеки на обширные связи, отсылал их в пресс-службу. Еще и не то будет. Единственно успокаивало, что дело раскрыто, убийца под охраной, так что шторм вскоре затихнет. И можно будет спокойно работать, не гнать лошадей и, щелкая каблуками, не протирать ковры в начальственных кабинетах. Время есть. Правда, если верить убийце монаха, времени у меня осталось немного… Смешно!

Утром на оперативном совещании я оторвал нескольких сотрудников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и по лакировке квартальной отчетности и бросил на поиски жилища бомжа-убийцы. Он мог проживать где угодно – в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи – народ непритязательный, приспособляемость у них просто потрясающая, они могут жить в таких условиях, в которых в два дня загнулся бы любой отличник модных ныне школ выживания. Надо перерыть весь город. Соответствующие поручения уже даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то этот бродяга должен был засветиться, попасться на глаза милиции или гражданам из вымирающей ныне породы активистов-общественников.

Я предупредил, что мы работаем в пожарном порядке и в самом жестком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улице бродяг, нищих с плакатами типа: «Помогите, люди добрые, беженцу из Чечни» или с гармошками и балалайками, а также цыган, алкашей, находящихся не в ладах с законом завсегдатаев пивнушек. Всех их «брали крепко за жабры», обещая отправить в спецприемник, запереть в следственный изолятор или в психбольницу, где, кстати, многим и было место. Истеричные вопли, ругань, вырывающиеся из глоток задержанных, изъятые краденые сумки и кошельки, несколько ложных наводок, которые были тут же отработаны – вот и весь результат почти за день работы. К вечеру в управление привели престарелого одноногого бомжа Васю-антикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прицепив на грудь плакат: «Подайте инвалиду, которому оторвало ногу при защите Родины от китайских агрессоров на полуострове Даманский». Люди, завидев такой призыв, немного обалдевали, в сознании многих Даманский, Халхин-Гол и Шипка были событиями, близкими по времени. Как ни странно, подавали на такую затравку гораздо больше, чем «жертвам» пожаров, наводнений и межнациональных конфликтов. Жил Вася в вагончике на кладбище, расплачиваясь с могильщиками помощью в рытье могил.