Софи, похоже, было трудно об этом говорить. Он заметил, как на ее лице промелькнуло несколько выражений, прежде чем она наконец сказала: — «Я думала, что уже наступило утро, когда проснулась».

Аласдер моргнул. Он хотел знать о ее заключении в психиатрической больнице, и именно это, по его мнению, ее беспокоило, поэтому ее вступление было несколько сбивающим с толку. Он не осознавал, что она говорила о ночи, когда умерли ее родители, пока она не продолжила.

— «Яркий свет озарял комнату Меган. Она смотрела наружу с очень странным выражением лица, поэтому я встала, чтобы посмотреть, на что она смотрит. Тогда я увидела, что свет был не от солнца, а от огня. Мой дом горел».

Софи глубоко вздохнула и продолжила: — «Я помню, как увидела маму и папу Меган, бегущих по лужайке в пижамах и направляющихся к моему дому, а затем я услышала сирены и посмотрела на дорогу. Вдалеке я видела огни пожарных машин. Потом кто-то закричал». — Она остановилась и сглотнула. — «Это было. . мучительно. Кошмарно. Я посмотрела на свой дом и увидела, что моя мать выбегает из парадной двери. Она была в огне». — Софи покачала головой. — «Должно быть, загорелась ее ночная рубашка, и пламя, охватило ее. Она выглядела так, будто вышла из ада, и кричала и кричала».

Ее голос затих, и Аласдер сжал ее руки сильнее.

— «После этого я мало что помню. Наверное, я была в шоке. Мне сказали, что я кричала и не могла остановиться. Мне пришлось дать успокоительное, и меня отвезли в больницу для наблюдения. Мне сказали, что когда я проснулась, я ни с кем разговаривала, ни с медсестрами, ни с врачами, ни с полицией, ни с соцработницей, которой было поручено мое дело, когда выяснилось, что у меня нет семьи. Хотя я тоже ничего этого не помню.»

— «Врачи назвали это травматическим мутизмом, потому что, хотя я и не издавала ни звука во время бодрствования, каждую ночь я просыпалась с криком. Врачи назвали это ночными кошмарами, — объявила она и сухо добавила: — У них на все были ярлыки.»

— Врачи всегда так делают, — пробормотал Аласдер. — «Я подозреваю, что это заставляет их чувствовать себя более уверенно».

Софи усмехнулась, а затем вздохнула. — «Меня перевели в психиатрическую больницу на лечение, чтобы помочь мне справиться с травмой и ночными кошмарами. Они применяли один за другим широкий выбор лекарств, надеясь найти тот, который заставил бы меня снова заговорить. Я почти ежедневно посещала различных консультантов, психологов и психиатров».

— «Почему?» — с удивлением спросил Аласдер. — «Разве при консультировании обычно не требуется, чтобы пациент говорил? Как это работает с человеком, страдающим травматическим мутизмом?»

— Это не так, — сказала ему Софи с намеком на улыбку, изгибающую ее губы. Пожав плечами, она добавила: — «В основном они сначала говорили, заверяя меня, что я в безопасности, обо мне позаботятся и все такое. Затем они заставляли меня рисовать и раскрашивать». — Сделав паузу, она посмотрела на него и с кривой улыбкой, сказала — «Они называли это арт-терапией».

— «Конечно», — согласился он, улыбаясь в ответ.

Выглядя внезапно утомленной, Софи наклонилась к нему и положила голову на его плечо. Аласдер передвинул эту руку и обвил ее вокруг нее, вместо этого прижимая ее к своей груди.

Она села, положив одну руку и щеку на его грудь, и сказала — «Мне потребовалось три месяца, чтобы снова начать говорить, и еще три месяца, прежде чем они решили, что я выздоровела и могу вернуться в мир». — Подняв голову так, чтобы она могла посмотреть на него, Софи добавила: — «Я думаю, они ждали так долго после того, как я начала говорить, потому что они были трусами».

— «Трусами?» — повторил он в замешательстве.

Софи кивнула и опустила голову, чтобы снова прижаться к нему. — «Они боялись обсуждать то, что они называли моей «ситуацией», и, возможно, вызвать у меня регресс. Итак, они делали это постепенно. Они мягко сообщили мне, что мои родители и Блю — моя собака — погибли в огне». — Ее рот слегка скривился. — «Как будто я не поняла этого из того, чему стала свидетелем, и из того факта, что я не видела никого из них с той ночи».

Покачав головой, она продолжила — «Затем они провели недели, наблюдая за мной, как ястребы, и заставляли меня говорить о том, что я чувствую, прежде чем выдать следующую информацию, которая, как они боялись, могла бы спровоцировать возвращение моего недуга».

— «Что это было?» — спросил Аласдер, когда она замолчала.

— «Что семья моего отца не приняла меня и не хотела иметь со мной ничего общего», — призналась Софи. — «За этим неизменно следовали новые беседы о том, как я себя чувствую, прежде чем они рассказали, что моя тетя, сестра моей матери, которая жила в Новой Шотландии и которую я никогда не видела, была матерью-одиночкой и не могла потянуть еще один рот».

Софи начала теребить пуговицы на его рубашке. — «После еще нескольких бесед о том, как я себя чувствую, они сказали мне, что, к сожалению, пока они искали приемные семьи, готовые меня принять, из-за моих «проблем» было трудно найти место, и они боялись им придется поместить меня в интернат».

Аласдер пристально посмотрел на Софи и увидел, как она закатила глаза, прежде чем она добавила — «Конечно, потом прошли еще недели, вопросы, как я отношусь к тому, что никто не хочет забрать ребенка из психушки. Главным образом потому, что им было трудно признать, что меня это не беспокоит».

— «Это так?» — спросил Аласдер, не в силах скрыть свое удивление.

— «Видишь!» — взорвалась она от раздражения, резко выпрямившись и глядя на него. — «Именно так отреагировали все эти врачи и консультанты».

— Извини, — быстро сказал Аласдер. — «Я просто не могу себе представить, чтобы меня не раздавило, если бы мои родители умерли, когда я был маленьким, а дядя Лудан и остальные отказались принять нас с Колле».

Софи расслабилась после его объяснений, а затем медленно кивнула. — «Хм. Ну, вот тут-то ты и совершаешь ошибку. Думаю, врачи думали также.»

Брови Аласдера сошлись вместе. — «Я не понимаю.»

Сев боком на край кровати лицом к нему, Софи скрестила ноги и объяснила — «Ты знаешь дядю Лудана. . и остальных, конечно, тоже. У тебя с ними связь, вы любите их, и они любят вас. Верно?»

— Да, — медленно сказал он.

— «Ну, я