Птиц, однако, было мало, и совершенно отсутствовали обезьяны. Если изредка встречалась парочка попугаев с пестрым оперением или одинокий тукан с желтовато-красным клювом и ярко-красным пушком на грудке, то путники замечали их сразу. Почти не слышно было и пронзительного крика танагр — красивых птиц с голубым оперением и оранжево-красным брюшком.

После трех часов форсированного марша по совершенно безлюдным местам флибустьеры стали замечать, что характер леса начал меняться. Пальмы встречались все реже и реже. Вместо них стали попадаться пузатые ириартреи, растущие в сырых местах, заросли пушечного дерева, амбачи — деревья с мягкой древесиной, отдельные группы манглий, дающих сочные плоды, пахнущие скипидаром, скопления орхидей, пассифлор, эпифитных папоротников, анрондеи, чьи воздушные корни отвесно спускаются к земле, и заросли прекрасных бромелий с пышными ветвями, гнущимися от груза пунцовых соцветий.

Почва заметно насыщалась влагой, в воздухе запахло сыростью. Путники вступили в полосу влажного тропического леса, гораздо более опасного, чем лес сравнительно более сухих районов, ибо в этих сырых местах легко заболеть лихорадкой, которая бывает смертельной даже для индейцев, давно привыкших к здешнему климату.

Глубокая тишина царила в лесном полумраке, словно от избытка влаги исчезли птицы и звери. Не слышно было ни переклички обезьян, ни пения птиц, ни рева кагуаров или урчания ягуаров.

В этом молчании леса было что-то печальное, что-то вселявшее страх и неуверенность даже в сильные души флибустьеров с Тортуги.

— Тысяча акул!.. — воскликнул Кармо. — Уж не на кладбище ли мы с вами?

— Да к тому же затопленном, — добавил Ван Штиллер. — Я чувствую, как сырость проникает мне в кости.

— Уж не начинается ли у тебя болотная лихорадка?..

— Этого нам еще не хватало, — заметил каталонец. -

Тот, кто ею заболеет, не выберется живым из этого проклятого леса.

— Гм… У меня дубленая шкура, — ответил Ван Штиллер. — Болота Юкатана меня закалили, а ты знаешь, что там легко подцепить желтую лихорадку. Меня пугает не лихорадка, а отсутствие дичи.

— Особенно теперь, когда оскудели наши запасы, — добавил африканец.

— Дорогой мой кум! — воскликнул Кармо. — Ты забыл о моей кошке?.. А она порядочно весит.

— Нам ее не надолго хватит, кум, — откликнулся африканец. — Если мы ее не съедим сегодня, завтра от сырости она так завоняет, что ее придется выбросить.

— Гм… Найдется что-нибудь другое, что можно будет пожевать.

— Ты плохо знаешь эти гиблые места.

— Наловим птиц.

— Они здесь не водятся.

— Тогда какую-нибудь живность! — воскликнул Кармо.

— И ее здесь нет.

— Наберем плодов.

— Плоды здесь несъедобные.

— Ну, найдется же, по крайней мере, какой-нибудь кайман? — завопил Кармо.

— Здесь нет болот. Зато полно змей.

— Так будем питаться ими.

— Что ты говоришь, кум?

— Тысяча акул! Если не будет ничего другого под рукой, придется жарить змей. Они прекрасно сойдут за угрей.

— Фу!..

— Ах ты привередливый лакомка!.. — воскликнул Кармо. — Посмотрим, что ты запоешь, когда есть будет нечего.

Так, переговариваясь, путники спешили поскорее выбраться из этих сырых мест, подернутых легкой дымкой опасных испарений.

Здесь было очень жарко, и эта жара выматывала нервы: пот градом катился с флибустьеров, пропитывал одежду, орошая оружие, и Кармо подумывал, не подмок ли у них порох.

Время от времени обширные топи, полные черной вонючей воды, загрязненной водорослями, преграждали им путь. Иногда в поисках брода проходя через естественные водостоки — igarape, впадающие в какую-нибудь речушку, им приходилось затрачивать много времени, ибо они опасались довериться обманчивым пескам, грозившим их поглотить.

В лесных протоках совсем не водились речные птицы, зато они изобиловали пресмыкающимися, дожидавшимися ночной темноты, чтобы поживиться лягушками и жабами. В тени кустов или среди листьев на солнышке часто можно было видеть ядовитейших жарарак с их характерной сплющенной головой и немало коралловых змей, вызывающих своими укусами почти мгновенную смерть, спастись от которой невозможно даже путем вспрыскивания calupo diavolo, обычно помогающего от яда других пресмыкающихся.

Флибустьеры, испытывавшие непреодолимое отвращение к этим мерзким тварям, боялись их раздразнить и внимательно следили за тем, чтобы случайно не наступить на какую-нибудь из них.

В полдень, уставшие от длительного перехода, они остановились, так и не найдя следов Ван Гульда и его эскорта.

Имея в запасе лишь несколько фунтов сухарей, путники решили поджарить оцелота, и хотя он оказался весьма жестким и отдавал мускусом, они все же кое-как его проглотили. Только Кармо уплетал жаркое за обе щеки, не переставая повторять, что оно превосходно.

В три часа дня, когда немного спала адская жара, флибустьеры снова двинулись в путь через заболоченную местность, населенную тучами комаров, яростно набросившихся на них и вызвавших поток ругани Кармо и Ван Штиллера.

Из застойных вод, переполненных водорослями желтоватого цвета, разлагавшимися от невыносимого, палящего солнца и выделявшими отвратительный запах гнили, иногда высовывалась голова водяной змеи или выныривала и тут же исчезала болотная черепаха с темно-серым панцирем, покрытым расплывчатыми пятнами розоватого цвета.

По-прежнему совершенно отсутствовали водоплавающие птицы, словно их отпугивали зловонные испарения.

Глубоко увязая в болотистой почве, с трудом переваливая через упавшие деревья или врубаясь в заросли пушечного дерева, служившие убежищем бесчисленным комарам, флибустьеры, предводительствуемые неутомимым каталонцем, не давали себе ни минуты отдыха, гонимые нетерпением поскорее покинуть эти гиблые места.

Иногда они останавливались и напрягали слух в надежде уловить какой-либо звук, свидетельствовавший о близости Ван Гульда и его людей, но все было напрасно. В густой чаще, под сенью деревьев, по-прежнему царила невозмутимая тишина.

К вечеру, однако, они сделали открытие, которое, с одной стороны, их опечалило, с другой — ободрило, поскольку явилось доказательством правильности выбранного ими пути.

Они искали подходящее место для бивака, как вдруг увидели, что африканец, отделившийся от них в надежде найти съедобные плоды, поспешно бежит к ним, вытаращив глаза и посерев от страха.

— Что с тобой, дорогой кум? — спросил Кармо, поспешно взводя курок. — За тобой гонится ягуар?

— Нет… там… там… мертвый… белый! — пробормотал он.

— Белый?.. — воскликнул корсар. — Испанец, хочешь ты сказать?

— Да, хозяин. Я на него упал и почувствовал, что он холоден, как лягушка.