Некоторое время спустя Дэнни вновь провела у меня ночь, а потом и вовсе перебралась ко мне жить на тех условиях, которые я предложил ей. У нее был ключ от квартиры, но ни хозяин, ни другие постояльцы этого не знали. Она всегда звонила в звонок, прежде чем открыть дверь своим ключом. Если вдруг открывал кто-то из жильцов, она спрашивала, дома ли я. Услышав отрицательный ответ, проходила в мою комнату, объясняя: «Ничего, я его подожду».

Выглядело это довольно забавно, потому что получалось, что она проводила в моей комнате больше времени, чем я сам. Мне гораздо больше нравилось проводить время с ней, чем с кем-либо еще, но я боялся, что окружающие заметят это и решат, что я впал в зависимость от женщины. Я также боялся, что Дэнни начнет так думать, поэтому, уходя вечером из дому, говорил: «Вернусь к девяти» – и обычно возвращался к девяти, но иногда специально задерживался на час-полтора; в эти вечера она встречала меня с такой радостью, словно вообще не надеялась меня больше увидеть. Наверное, ей было одиноко в этой комнате на пару с радиоприемником, но я стеснялся гулять с ней по улицам. На лицах у встречных я часто читал слегка удивленное и ироничное выражение, которое мне казалось досадно снисходительным. Однажды, когда мы вышли из кинотеатра, за нами увязалась толпа довольно взрослых ребят, которые шли за нами чуть ли не до самого дома, выкрикивая: «Волосатый пончик! Волосатый пончик! Кто хочет попробовать волосатый пончик?»

Дэнни сжала мою руку и все шептала мне в ухо: «Не обращай внимания! Просто не обращай внимания!» Видно, боялась, что я развернусь и брошусь на них.

Разумеется, случались у нас и ссоры. Я обожал порядок, она вечно устраивала бардак. Она и часа не могла усидеть на месте – непременно создавала вокруг себя волны беспорядка, рассыпая повсюду волосы, заколки, английские булавки, футляры от помады… Несмотря на то что работала она в столовой, хорошей поварихой ее никак нельзя было назвать, поэтому готовил обычно я сам, предполагая, что она будет убирать со стола и мыть посуду. Грязных тарелок было немного, но она почему-то по полчаса кружила вокруг стола с озабоченным лицом, а когда садилась передохнуть, где-нибудь под стулом обязательно обнаруживался нож с налипшим джемом или яичная скорлупа Временами это сильно злило меня, и тогда я переставал с ней разговаривать. Она не могла выносить моего молчания – боялась. Как-то вечером, когда я просидел молча минут пятнадцать, она не выдержала и воскликнула: «Ну хорошо! Если ты так сильно ненавидишь меня, то почему бы тебе меня не ударить?»

– Я никогда не бью людей.

– Но тебе же хочется этого! Так сделай это! Ударь меня!

Она набросилась на меня. Я оказался загнанным в угол дивана, краснея, извиваясь и бормоча: «Я не хочу тебя бить!», в то время как она всерьез лупила и кусала меня. Один из ее ударов пришелся прямо мне по гениталиям, он был не слишком сильным, но возбуждающим, и тогда я схватил ее в охапку, повалил, раздел и т. п. Кончилось все нежно и медленно – оба мы насладились друг другом до самой глубины. Впоследствии она пользовалась этим способом всякий раз, когда я бывал в дурном расположении духа, впрочем, такое со мной случалось не часто. Она была неряхой, а я – слишком опрятным, но ей моя опрятность даже нравилась. Однажды, когда мы занимались любовью, она вдруг расплакалась, должно быть, от счастья и прошептала: «Боже, до чего ты чистый и опрятный! Такой чистый и опрятный!»

Ей нравилась моя одежда, особенно шесть одинаковых костюмов, которые она научилась гладить с изумительной тщательностью. Иногда я думаю, что она воспринимала меня как дорогую куклу, о которой мечтала все свое детство.

Я считал Дэнни глупой, поскольку у нее не было четко очерченной картины мира. У меня-то самого эта картина была более чем определенной: мир представлялся мне бардаком, но проблему можно было решить с помощью современных технологий; когда мы с Аланом закончим колледж, мы сразу возьмемся за исправление мира. Я был непроходимым невеждой. Когда возникали вопросы, на которые невозможно было подобрать ответ из готовой стопки благих идей, Дэнни оказывалась значительно сообразительнее меня. Как-то раз я увидел, что она сидит, нахмурившись, и что-то бормочет себе под нос. Я погладил ее по затылку и спросил: «Что здесь происходит?»

– Джок, какое знание самое важное?

– О чем это ты?

– О том, что образование у меня паршивое, я так ничему и не научилась в школе. А чему должна была научиться?

– Неплохо было бы, если бы тебя научили прилично зарабатывать.

– Да нет, я не об этом… Видимо, все дело в географии. Наверняка география – самое важное знание.

– Почему?

– Потому что, если не знаешь географии, то не понимаешь, где ты находишься, и все, что ты думаешь, оказывается чепухой. Раньше я думала, что Англия и Шотландия расположены на разных островах. Допустим, теперь я знаю, что это один и тот же остров, но все равно, когда я слышу в новостях о всяких странах вроде Кореи, Берлина, Германии, Венгрии, то не могу понять, насколько для меня вообще важно, что в них происходит, – ведь я не знаю, далеко они или близко. Образованные люди с жестяными кружками останавливают меня на улицах с просьбой помочь голодающим детям Кореи, и я всегда подаю что-нибудь, когда есть, потому что дети голодать не должны, это неправильно. А потом начинаю соображать: а где это – Корея? Не слишком ли дорого будет стоить переслать мои жалкие деньги в Корею? Может, мой грош принес бы больше пользы моему маленькому племяннику в Шеттелстоне, который живет в комнате с вечно мокрым полом?

Я не обращал внимания на эти вопросы, считая их слишком наивными, но теперь я смог бы ответить на некоторые из них. Я сказал бы ей: «Дэнни, милая, география уже не имеет никакого значения, потому что больше нет понятия далеко или близко: денежный чехол, натянутый на земной шар, отменил географию и расстояния. Компания «Лонро» добывает платину в Южной Африке, страхует жизнь на Бермудских островах, издает чуть ли не половину шотландских газет и владеет собственностью повсюду. Польская коммунистическая партия уничтожает профсоюзы, чтобы понизить зарплаты, накопить денег и вернуть долг капиталистическому Западу. Все силы и власти планеты находятся в неразрывном взаимодействии, смысл существования которого в том, чтобы люди вроде тебя, милая Дэнни, получали как можно меньше знаний, зарплаты и жизненного пространства. Ты родилась в западне, Дэнни, и будешь жить там всю жизнь и умрешь в этой западне, а если ты выносишь и родишь ребенка, то западня сожмет вас обоих еще крепче, поскольку она становится теснее с каждым днем. Я родился в Длинном городе – западне для шахтеров. Как только закроют шахты, город превратится в западню для безработных. Моя мать, искусно используя мой гардероб и прибегая к эмоциональному шантажу, поймала меня в другую ловушку: заставила делать домашние задания, чтобы освободить из западни Длинного города, что у нее прекрасно получилось. Я стал свободным человеком, вольным выбирать себе работу по своему усмотрению, и я сделал свой выбор – работаю на тех, кто изготавливает ловушки для людей. Современные технологии не спасут мир и не решат его проблем, поскольку во всех обществах технологии используются не для распространения благосостояния, а для накопления его в руках хозяев. Страны-банкиры одобряют бунты в странах коммунистического блока, коммунисты мечтают о революции в капиталистическом блоке, но восточные коммунисты обеспечивают себя такими же социальными привилегиями, как у нашего среднего класса, и, если они когда-нибудь заметят тебя, Дэнни, твое стремление осмыслить западню, в которой ты находишься, покажется им наивным, очаровательно патетическим и трогательным. Но если ты отправишься на демонстрацию или на митинг за повышение зарплаты (ты вряд ли сможешь сделать это, ведь ты не член профсоюза, но мало ли что бывает), тогда министры начнут выступать по телевизору, объясняя громкими и убедительными словами, что денег в стране мало и что именно ты своей эгоистичной жадностью довела страну до нынешнего печального состояния. А если тебе предложат сказать что-нибудь в свое оправдание, то слова твои будут звучать глупо и смешно, ведь ты не умеешь выступать публично. В школе тебя не научили ни думать, ни говорить, а научили только сидеть за своей партой – тихо на уроках строгих учителей и шумно на всех остальных. Люди, которые тобой управляют, были специально обучены искусству произносить убедительные речи, это ГОРАЗДО важнее, чем география, технологии и все прочее, потому что РИТОРИКА ПРАВИТ МИРОМ, ПОНИМАЕШЬ? (Держись подальше от политики.) Спасибо за напоминание, Господи. Буду держаться подальше от политики.