– Ты пойми только одно: вопрос не стоит так – будь свободным или умри. Вопрос стоит по-другому – люди или зверье. Думаешь, у нас зверья нет?

– До хрена. Но мы не даем ему хода – где-то сдерживаем, где есть возможность – уничтожаем. Можем помочь и вам. Но с одним условием: не наша хата с краю – а люди за людей. Или варитесь в своей кастрюле дальше. Может, и успеете выпрыгнуть.

Бывшая Украина. Луганская область, Луганск

Девятьсот пятидесятый день Катастрофы

Если брать украинские областные центры и пересматривать их для того, чтобы найти побратима для Ижевска – то, наверное, лучшей кандидатуры, чем Луганск, и не придумаешь. Такой же неприметный промышленный центр… притом что Луганск, как и Ижевск, интересен деталями. Кто, например, может похвастаться, что его футбольный клуб стал чемпионом СССР? Немногие, а луганская «Заря» – стала[27]. Или – где еще сохранились настоящие британские танки 1МВ? А в Луганске стоят. Даже каскад луганских площадей сильно смахивает на ижевский каскад, спускающийся к пруду.

Луганск, основанный почти три века назад шотландцем Карлом Гаскойном, рудных дел мастером, нашедшим в окрестностях огромные залежи руд и каменного угля, – кстати, мало кто знает, что Луганская область дает больше угля, чем Донецкая. Но в отличие от угольного Донецка, Луганск развивался как промышленный центр еще во времена Империи – там производили самую разную продукцию, от паровозов до печатных машинок. Однако Луганск, несмотря на свою промышленную мощь, никогда не был так политически активен, как Донецк, самый известный луганчанин – это Климент Ворошилов, который одно время возглавлял местную Думу.

Развал Советского Союза и «створение незалежной Украины» нанесли по городу тяжелый удар. На момент провозглашения независимости в городе работало восемьдесят промышленных предприятий, большинство из них были разрушены и разорены. Работал – почти полностью на Россию – Луганский тепловозостроительный, и к десятым годам двадцать первого века был добит один из старейших патронных заводов Империи – Луганский патронный, который поставлял патроны еще царской армии. Не смог он стать и монетным двором Украины – хотя в начале независимости украинскую монету чеканили именно здесь. Потом монеты не стало в связи с инфляцией…

Катастрофу 2014 года Луганск встретил в «полуразобранном» состоянии, претензий к украинской власти у него было больше, чем у Донецка, хотя луганчан так не ненавидели, как ненавидели дончан. За время нахождения Луганска в составе Украины его население сократилось на двадцать процентов, в отличие от Донецка, представителей Луганска никогда не было во власти, город не отстраивали, да и зачем – при таком падении численности населения? Ничего не работало, и всем было плевать, что ничего не работает, а уж Киеву и подавно. При этом нельзя сказать, что Луганск был обычным депрессивным городом, в нем была неслабая интеллектуальная жизнь. Именно луганский писатель Глеб Бобров почти в деталях предсказал катастрофу 2014 года с нападением Украины на мятежный юго-восток. При полном одобрении мирового сообщества армия Украины напала на часть собственного народа. Это было страшно, а еще страшнее было лето 2014 года. С расстреливаемым артиллерией городом, с умирающими от голода стариками и старухами – в двадцать первом веке, в центре Европы. С неубранными трупами на улицах, с могилами во дворах. Неизвестно, кто и когда сможет сказать правду об этой трагедии – да и нужна ли миру эта правда? Ведь правда и в том, что все, кто отказался осудить и остановить Украину, виновны в том, что произошло. Так что какой смысл ждать осуждения Украины от ее же подельников? А теперь и подавно – какой смысл вообще чего-то ждать?

Было и еще одно. Четверть века в составе незалежной Украины не могло не испортить и русский Юго-Восток, который жил с Украиной одной жизнью, вместе с ней переживал все тягости и беды, страдал и радовался с ней. Украина – страна, где прав тот, кто наглее, где так и не закончились веселые девяностые, где врут в глаза, и просто так от этого не уйдешь, это не избудешь. Выбор 2014 года решил далеко не всё – остались бандиты, остался бандитизм, остались повадки из серии «умри ты сегодня, а я – завтра». И Луганск с Донецком, как и Харьков, как и Днепропетровск, не могли не стать городами, где дан ход воровскому.

Мы заходили на Луганск через широко известный в узких кругах Изваринский переход. С нашей стороны Донецк – мало кто знает, что, помимо украинского Донецка, существовал такой город и в России, а севернее трассы – не менее легендарное место под названием Урало-Кавказ, описанное также Бобровым. Дикое название поселка – это от названия акционерного общества, которое владело тут шахтами, копры которых и до сих пор торчат посреди степи. Нет, не удержусь… сколько раз я читал это…

Поплыл… Из дурного сна с какими-то конными лавами, мерцанием сабельной стали над папахами и грохотом разрывов я вырываюсь в душную реальность рева моторов и багряных всполохов костров. Казалось, провалился на мгновение, а тут уже валтасаров пир в полном разгаре… Как же я это так?!

Буквально у дороги пылают три костра – облитые бензином тракторные покрышки «домиком». Ближайший – в пятидесяти шагах от нас. По подсвеченной трассе свободной встречной полосы и незанятом куске обочины, в оранжево-багряных сполохах, мечутся ревущие машины – показательное моторалли для парализованных ужасом зрителей. Правила непонятны, да, скорее, их вообще нет. Просто выкобенивается сволота: люльку задрать и на двух колесах пройтись, да так, чтобы третье – по окнам замерших машин прокатилось, на дыбы поставить те, которые без колясок, просто ревя моторами – обдать копотью потенциальных жертв. Не просто ублюдки веселятся – с прицелом: демонстрируют свою многочисленность, силу, уверенность, полное, тотальное превосходство.

Меж машинами шныряют одиночные тени. Явно не беженцы. Незримая облава все ближе и ближе к нам. Обкладывают. Несколько раз отчетливо слышу вызывающе сиплый базар Сявы. Аборта кусок! Этот выродок у них действительно главный. Со всех сторон выкрики, убогая, но пропитанная нечеловеческой злобой матерщина, пьяные визги и рыгот.

Нечто запредельное. Причем воспринимаю так не из-за недавнего сновидения – нет. В разыгравшейся вакханалии есть нечто такое – босховское, что ли, инфернальное: чадящие смрадом, потусторонние блики пламени, рев неживого металла, заполошное метание слепящих фар, звериный визг обдолбленной мрази. Картины воплощенного ада. Дантовы видения…

Мы подрываемся, приседаем за передками, скидываем оружие с предохранителей. В машинах уже в голос скулят ребятня и бабы. Всем страшно… Мне не столько даже за себя – хотя адреналин уже в глотке стучит, – а за своих. Со мной два ствола и опыт прошлой войны за пазухой. Уже умирал – знакомо. Остальным в нашей колонне, им-то каково?! Да и девчонки, как гири на ногах. Словно война на два фронта: начнется месиво – что делать? Ублюдков валить или своих из-под огня выволакивать?

Там и вовсе посказились – ко всему еще и в воздух лупить принялись. Фейерверка зверью, никак, захотелось: поливают длинными струями трассеров с двух пулеметов на холмах да в середине очереди щедро садят с «калашей» и ухают с обрезов. И неспроста ведь, суки, гремят… Ведь действует же – по себе чую! Ощущение, что они – везде, их – масса: окружили со всех сторон и уже в середине наших порядков. Что уж там про нервы говорить: отовсюду слышно, как в голос воют женщины и дети.