В ресторане Женя заметил, что поражался раньше, когда видел в фильмах об азиатской жизни, как посетители ресторанов кричат официантам через весь зал. На Западе это сочли бы неприличным, там принято подзывать официантов жестом. Теперь он привык, что на Востоке все наоборот. Мало того, он, да и почти все мы, тоже стали орать за завтраком во все горло: «Еще риса! Еще подливы! Еще овощей!». (Пишу это сейчас у себя в Москве и не могу поверить, что мы действительно так себя вели. Но там это было совершенно естественно.)

В полдень автобус повез нас по направлению к Лумбини, до города Баурах, который называют также Капилавасту (но это не то Капилавасту, где вырос Будда, а поселок-тезка; в России нам к этому не привыкать, а здесь сталкиваюсь с таким впервые). В Баурахе недавно прошел международный буддийский конгресс. При подъезде к городу и в его центре стоят многочисленные статуи Будды, иногда в самых оживленных местах, просто как памятники на площадях. Для меня это было необычно.

Здесь заканчивается горная часть Непала. Лица у людей кажутся агрессивными, будто они находятся в состоянии постоянной войны с кем-то. Таково общее отличие равнинных жителей от горцев.

Говорят еще, что разреженный воздух высокогорий делает голос тихим (приходится беречь кислород на выдохе), однако Покхара, видимо, расположена не так высоко: покхарские непальцы крикливы так же, как и все индусы. Причем, в отличие от равнинных индусов, крикливость у них не агрессивная, а веселая какая-то. Веселость эта, правда, кажется порой чрезмерной, наводящей на мысль об употреблении наркотиков. Такое подозрение особенно окрепло у меня в Тансене: все горожане как будто в легком подпитии, но каком-то очень специфическом…

Спускаясь с гор в Баурах, мы проезжали красивейшие места, с водопадами почти прямо над дорогой, вьющейся серпантином, с горными речками под веревочными мостами. В Баурахе мы из автобуса пересели на джип.

Дорогу от Баураха до Лумбини проложили совсем недавно. Когда Тэрасава-сэнсэй был здесь 23 года назад, тут не знали автомобилей и ездили исключительно на лошадях. Вдоль шоссе то и дело встречаются вязанки хвороста.

В Лумбини родился царевич Сиддхартха, когда его мать Майя возвращалась в Капилавасту от своего отца, которого, по обычаю, должна была навестить перед родами. По дороге кортеж остановился, царевна захотела прогуляться в роще. Во время прогулки она и родила Будду. Сохранился пруд, где Майя обмылась после родов. А на том самом месте, где появился на свет Сиддхартха, стоит основание колонны, воздвигнутой царем Ашокой. Сама колонна упала и теперь поставлена рядом с основанием. Чуть поодаль расположены развалины храма, построенного в честь Майи.

Лумбини совсем недавно стало посещаемым, туристическим местом. Но издавна тут стоит тхеравадинский храм. Сегодня множество лам собралось в нем для проведения некой практики. Нам бы не хватило места для ночлега, поэтому мы поехали в храм Ниппондзан Мёходзи, до которого отсюда километров пять.

Возле храма строится ступа. Настоятель – японец Набатамэ-сёнин[92]. Тэрасава-сэнсэй говорит, что Набатамэ-сёнин – монах гандийского стиля. В храме все простенько, но удобно. Каменные полы дают прохладу, которая, в отличие от горных районов, необходима здесь круглый год.

Собственно говоря, кроме этого храма да того, тхеравадинского, до недавних пор в этих местах не было никаких буддийских храмов. Этот разрешили строить лишь пять лет назад. Лумбини является заповедной зоной, сюда прилетают зимой сибирские журавли. Повсюду пустынно, поля и большие огороженные лесопосадки. Никакого сравнения с пыльной, загазованной, галдящей Бодхгаей. Это, однако, вовсе не значит, что район не нужно развивать.

Тэрасава-сэнсэй рассказал об одном японском объединении, собравшем большие деньги на развитие района, но так ничего и не сделавшем. Другая японская ассоциация построила общебуддийскую библиотеку, в модернистском стиле, как это любят японцы. Вокруг парка Лумбини появилось несколько корейских и тибетских храмов, а также бирманская ступа. Есть и японский отель «Хокке» (Цветок Дхармы; японская гостиница с таким же названием существует и в Раджгире), его бизнес уже процветает. Но пока все равно место выглядит заброшенным. Впечатление это усугубляют дети, которые здесь не выпрашивают, а просто вымогают деньги. Алексею они сказали: «Ты – монах, значит должен делать подаяние!».

12 декабря 1996 г. Утро началось, как мы уже привыкли, церемонией в 5 часов, продолжавшейся до 6.30. В конце службы обошли строящуюся ступу. Пока это только фундамент и леса самой первой ступени. Ступа обещает быть самой большой в нашем ордене, если не во всем буддийском мире.

После короткой молитвы в комнате, посвященной Нитидацу Фудзии (он, однако, не жил здесь, землю выделили после его смерти), пошли завтракать. Заканчивается трапеза обычно тем, что каждый берет по чуть-чуть от пищи, снятой с алтаря. На алтарь ее ставят сразу, как только завтрак готов, что происходит обычно к концу службы. В некоторых монастырях Ниппондзан Мёходзи еще и перед трапезой передают по кругу стакан с водой, но не для того, чтобы каждый отпил, – в воду все кладут по кусочку своей пищи. Это для голодных духов[93]. Слава подметил, что у разных монастырей разное меню – наверное, как стимул для монахов побольше путешествовать.

Когда на завтрак подали масло, Тэрасава-сэнсэй продемонстрировал, какое количество его разумно себе брать, упомянув, что монастырь находится далеко от деревни, где есть магазины и базар, и что людям приходится тяжело трудиться, чтобы покупать масло для монастыря. Конечно, сказанное относилось и к сыру, и к меду, и к лепешкам чапати, но Сэнсэй не хотел бередить нам рану: среди японцев русские монахи уже прославились своей прожорливостью, и над нами открыто посмеивались за столом. Я лично всегда немного обижался на этот смех, но сегодня, после совсем недавно закончившегося семидневного поста, я воистину почувствовал правоту Тэрасавы-сэнсэя. После голодания даже кусок хлеба со стаканом чая будет королевской трапезой…

Я немного поучился ходить, выйдя за ограду монастыря. Вокруг – огромное поле, заросшее высокой густой жесткой травой, в которой, говорят, водятся змеи. Вдалеке, за лесопосадкой, пронеслось стадо косуль. Вспомнил, что ночью кричал кто-то, похоже, шакалы. Поспешил обратно, за колючую проволоку, защищающую монастырь от диких зверей.

Думали уезжать, но коммунисты-транспортники сегодня как раз бастуют. Поэтому все пешком, под удары барабанов, отправились снова в парк Лумбини, а я, поскольку ходить без костылей еще не могу, остался в монастыре. И не потратил время зря. Здесь есть много хороших красочных книг о преподобном Нитидацу Фудзии. Я увидел на фотографиях многотысячные толпы, которые Фудзии собирал в Соединенных Штатах на марши мира. На некоторых фотографиях видно, что в начале протестов против войны во Вьетнаме на пикетах стоит не больше десяти человек. Столь же немногочисленны были и москвичи, выступавшие против войны в Чечне. Однако, в отличие от России, те американские пикеты переросли в тысячные шествия! Я вспомнил слова Тэрасавы-сэнсэя о том, что ступа в Милтон Кинсе стала аккумулятором движения за разоружение в Европе и что каждый год у Пагоды Мира собирались сотни пацифистов. То же самое происходило и с другими ступами ордена в Европе, а потом и в Америке.