И вот показался жёлтенький, крепенький «пазик», забибикал призывно.

– Ребята и девчата! – командирским голосом вострубила классная. – Обед! Вёдра с собой! Не бросайте вёдра!

Испытывая к поданному транспортному средству нежную привязанность, старшие классы 12-й школы спешно удалялись с поля. Грохоча вёдрами, гомоня и перекликаясь, полезли в салон.

– Миша! Иди к нам!

Две грации улыбались мне с переднего сиденья, сдвигаясь и освобождая местечко посерёдке. Я им сразу всё простил и с удовольствием втиснулся.

Помню, как в купле-продажном будущем девочки с мужицкими повадками и жеманные мальчики хаяли Совок в Инете, прячась за дурацкими никами, – дескать, свободы не было, а бедных ребятишек угнетали на полях! Да никто их не угнетал, и были те ребятишки богаты – крепкой дружбой, первой любовью, искренней верой, трепетной надеждой, большой мечтой.

Нищедухам и не снилось!

⁂

После обеда мы, по меткому выражению Дюхи Жукова, трудились безударно и уже в четвёртом часу вернулись в лагерь – большие армейские палатки стояли в рядок на берегу Южного Буга.

Свой матрас я стелил с краю дощатого помоста, у самого входа – не люблю спать в мужской компании. А в палатку к девочкам меня почему-то не пускали. Учителя строго следили за тем, чтобы детки не занимались глупостями.

Первым делом я занёс ведро и побежал в душ – загородку, куда насос качал речную воду. Лишь выполоскав пыль и переодевшись в чистое, ощутил себя человеком.

Погода установилась дивная. Солнце садилось, природа затихала, уморившись за день. Только река шумела по-прежнему, омывая песчистые пляжи, заваленные громадными – в ладонь – ракушками. Вдоль Южного Буга шумела целая роща клёнов, высаженных чёткими рядами и шеренгами – было забавно бродить по строевому лесу.

Дремать в такой вечер – преступление. Я пошатался по лагерю, томимый смутными влечениями, послушал доносившиеся с поляны за рощей гулкие шлепки по мячу и стоны болельщиков, как вдруг на мои глаза легли чьи-то ладошки.

– Инночка-картиночка! – угадал я.

– А вот мог бы и растеряться, помучиться сомнениями! – Девушка прижалась к моей спине, обняв за пояс. – Пойдём погуляем?

– Пошли! – обрадовался я.

Инна чинно взяла меня под ручку, и мы канули в лесопосадку.

– Ты такой умный… – вздохнула девушка. – Не то что я… А Ритка мне по секрету сказала, что ты переводишься в физматшколу. Это правда?

– Настюшка ей разболтала, больше некому! – Помолчав, я покривил душой: – Не знаю ещё… Если и переведусь, то где-то после Нового года, не раньше.

– Здорово! – обрадовалась Инна. – Вся осень впереди. И декабрь!

Пройдя кленовый строй, мы выбрались к развалинам старого дома над рекой – волнишки плескали о каменную кладку. Остатки щербатых стен выглядели печально, как могила чужой мечты.

– Кто-то тут жил, – негромко проговорила девушка, выглядывая в проём окна, – любовался рекой, радовался или плакал, а потом всё кончилось… Поцелуй меня.

Мой пульс резко участился. Я обнял Инну со спины, привлёк к себе, поцеловал в шею. Ладони будто сами скользнули под тонкую футболку. Я задыхался, а девушка простонала:

– Не-ет, Мишенька… Я ещё не готова!

Инна повернулась ко мне лицом алее мака и обняла за шею, зацеловывая мои губы, а я медленно-медленно остывал.

– Это Ритка насоветовала так сказать… – пробормотала девушка, стесняясь. – Ну что… не готова. Да нет, правда… Не получается у меня, чтобы… чтобы сразу, понимаешь?

– Понимаю, – улыбнулся я, восхищаясь Сулимой.

– Ты не обижаешься, что я… вот такая?

– Не-а. Ты именно такая, какой должна быть!

Инна поцеловала меня и долго не отрывала губ. А потом сказала срывающимся голосом:

– Ты подожди немножечко, ладно? Ладно, Мишенька?

– Ладно, – улыбнулся я. – Подожду.

Пятница, 5 сентября 1975 года, вечер

Первомайск, улица Готвальда

В густеющих сумерках Бруно чувствовал себя мелким включением, пузырьком архейского воздуха, затерявшегося в глубине тёмно-синего сапфира.

В потёмках всё выглядело не так, как днём, – бетонный забор автобазы чудился неодолимой крепостной стеной, а та дыра между плит… Где она?

Продираясь сквозь заросли бурьяна, Хинкис совершенно случайно углядел искомую щель – и протиснулся на охраняемую территорию. Собак тут не держали, проверено.

Озираясь, психолог двинулся вдоль линейки грузовиков, выстроившихся у трубы теплотрассы – зимой она греет дизели озябших «КрАЗов».

Замерев, Бруно прислушался. Нет, показалось…

Под сторожку приспособили старый вагончик на спущенных шинах, приткнувшийся у ворот. Когда-то его гоняли с собой маляры-штукатуры, греясь в холода на стройках, а нынче тут пост охраны…

Внезапно дверь вагончика распахнулась, выпуская наружу слабый свет, и на пороге застыл крупный широкоплечий парень. Лица его не было видно, просто чёрный силуэт, но Хинкис рискнул-таки.

– Здравствуй, Хаим Гамлиэль, – насмешливо поздоровался он.

Фигура в проёме дверей замерла, слушая голос из темноты.

– Знаю, знаю, – продолжил Бруно, – ныне ты у нас глухонемой Фима Вайнштейн из Биробиджана! А вот мне интересно, Ефима с Давидом вы замочили? Или они сами?

– Кто ты? – буркнул Хаим, сжимая кулаки.

– Только без глупостей, пожалуйста! – Хинкис посильнее передёрнул затвор, чтобы слышалось отчётливей. – Проходи, я за тобой.

Гамлиэль медленно развернулся и отшагнул, освобождая вход. Одолев две истёртые ступеньки, Бруно вошёл, левой рукой захлопывая дверь.

– У меня к тебе всего пара вопросов, Хаим, – деловито сказал он, пристраиваясь за стол, прикрытый толстым стеклом. Под ним хоронились пожелтевшие графики, ведомости, затёртые талоны на топливо и пара новогодних открыток. – Садись на лежанку, – махнул психолог стволом пистолета. – Мне известно, что служил ты в спецназе, и выучка у тебя хорошая, но я очень тебя прошу – не делай резких движений!

– А ты положи огнестрел на стол! – мрачно потребовал Хаим, глядя на незваного гостя исподлобья.

– Разумно, – согласился Хинкис, откладывая оружие и снимая «Ролекс». – Вижу вопрос твой на челе твоём. Отвечу. Нет, я не из КГБ. Как бы тебе объяснить… – Серебряный браслет матово поблёскивал в слабом свете лампочки на витом шнуре, зато циферблат пускал хилых зайчиков, которых так и тянуло назвать лунными. – В общем, я подрабатываю на одного большого человека. Очень большого! И его интересует один-единственный вопрос: где «Миха»?

Хаим плавно откинулся на грязную стенку, заклеенную красотками, вырезанными из журнала «Советский экран».