Но эта дымка не была первозданной, в ней не рождались солнца. Она являла собой саван смерти громадного, возможно, сокрушительного поражения – последней битвы в гражданской войне Предтеч, – и саван этот был сшит из несущихся фрагментов поврежденного кольца и разбитых кораблей, из изувеченных смотрителей и смотрителей с отшибленным разумом, лишившихся своих норм поведения; из метархии, забытой и хуже чем бесполезной, и, конечно, из замерзших тел сотен тысяч Предтеч…

Я день за днем бродил по этому лесу, бродил и ночами, сопровождаемый маленькими сородичами бронированного паука; у них над крохотными глазами имелись зелено-голубые фонарики, освещавшие мне путь.

Ночь за ночью я наблюдал, как осторожные скелеты жесткого света, создаваемые кольцами, образуют спицы, стабилизируют их, прежде чем запланированно выпустить…

Я изучал странные формы ступиц жесткого света в центре этих колец. Эти ступицы раньше предназначались для излучения смертоносных энергий, когда производился выстрел…

Если производился. Теперь это казалось очень маловероятным.

Двадцать дней прошло, двадцать циклов дневных плазм. Я выздоровел. От моей сиделки Каликса – Предтечи первой формы, более высокого, чем я, изящного и к тому же довольно сильного, – я узнал, что мои спутники тоже выздоравливают. Но еще до нашего воссоединения было организовано другое.

Настало время познакомиться с Библиотекарем.

– Она ждала тебя, – сказал Каликс.

Я пошел за ним из леса.

Транспорт с пятого лепестка доставил меня на главную платформу Ковчега, изящную структуру в форме слезы, расположенную прямо под башней, которая генерировала плазму для звезд.

Здесь перед встречей еще один творец жизни, пожилая Предтеча третьей формы, в броне даже более древней, чем у Дидакта, провела собственную придирчивую инспекцию. Она критически шмыгнула носом и задала мне три вопроса.

Я ответил на все. Ответил правильно.

Она посмотрела на меня со странным выражением озабоченности.

– Я всего лишь его жалкий двойник, – стоял на своем я. – Я не интегрировался…

– Нет-нет, интегрировался, – сказала она. – Что бы ты ни сделал, пожалуйста, не разочаруй ее. Она чувствует себя виноватой за то, что случилось, но…

– В чем она чувствует себя виноватой?

– В том, что прервала твой естественный рост и навязала кое-что другое.

– Я сам сделал этот выбор.

– Нет, Звездорожденный согласился лишь отчасти. Ты – тот выбор, на который он согласился, но последствий он не знал.

– Он… я вернусь, когда моя миссия будет завершена.

– Айя, – сказала творец жизни. – Это день радости и печали для всех. Мы чтим наших Создателей выше всех Предтеч, а Библиотекаря – выше всех Создателей. Она наш свет и наш учитель. И она ждала этого мгновения тысячу лет… хотя и предполагала, что это случится по-другому. Если только…

Но творец жизни не закончила свою мысль.

Она взяла меня за руку и повела через большой арочный проход в основание слезы. Лифт доставил нас в просторный зал под изогнутым балдахином, который в некоторых местах на своей большой площади пропускал столбы света. Свет был зелено-голубым. Пространство зала было заполнено образцами с неизвестной мне планеты, они содержались в специальных клетках, были обездвижены и в настоящий момент находились в бессознательном состоянии.

Мы шли между этих клеток. Творец жизни разглядывала своих подопечных, длинными изящными пальцами поправляла, укладывала, подтверждала их целостность и здоровье, и вдруг я увидел Библиотекаря.

Мою жену.

Она была без нательной брони. Она находилась среди других своих детей, и ни один из них не причинил ей ни малейшего вреда.

Она помедлила и на своих длинных ногах двинулась между клеток к проходу, по которому медленно приблизилась ко мне. Ее глаза смотрели вопрошающе, лицо выражало несколько чувств: радость, боль и что-то еще, я бы назвал это молодостью.

Вечно молодая. И в то же время она была старше меня, старше Дидакта – ей перевалило за одиннадцать тысяч лет.

– Такой похожий, – прошептала она, когда мы шагнули навстречу друг другу. Ее воздух напомнил мне свежее дыхание ветра. – Одно лицо.

Я протянул к ней руку.

– Передаю тебе приветствие от Дидакта, – сказал я, чувствуя себя неловко, зная, что несу в себе те же воспоминания… и при этом желая быть честным и отдать должное реалиям, которые стояли за нашей ситуацией.

Она кивнула, а затем взяла мои протянутые руки.

– Приветствуй меня сам, – ответила она. – Ты – он.

– Я всего лишь…

– Теперь ты – он, – повторила она с печальной настойчивостью, какой я не ожидал от нее.

Мои эмоции передались ей, потом мои руки поднялись, и я обнял ее, не отдавая себе отчета, не думая. Но – испытывая огромное удовлетворение.

Я с моей женой. Дома. Айя!

Другие творцы жизни, ухаживавшие за образцами в клетках, отвернулись, чтобы дать нам ощущение уединенности.

– Как я могу быть им и одновременно другим? – спросил я, когда мы обнялись.

Я смотрел в ее красивое голубовато-розовое лицо, чувствовал тепло ее обнаженной кожи, гибкость рук, нежность легчайших пальцев.

– Дидакт здесь, – сказала моя жена. – Дидакта больше нет.

И тут я понял, и моя любовь потерялась на головокружительное мгновение, словно я опять летел через черное беззвездное пространство.

Она взяла мое лицо в свои холодные ладони, заглянула в глаза:

– Ты отказался дать Фаберу то, что ему было нужно для активации анцилл класса «соревнователь». Ты отказался дать ему координаты всех твоих планет-крепостей. Говорят, что Архитектор казнил тебя на карантинной планете сан’шайуумов. Теперь ты – все, что у меня есть. Ты – все, что есть у нас.

Любовь старых Предтеч сладка без меры. Она не зависела от наших каст или форм. Я чудно провел время с женой, пока нам снова не пришлось проститься.

Она показала мне плоды своей многовековой работы, сохранение всех форм жизни, которые ей удалось найти и собрать, когда она готовилась спасти то, что было возможно спасти, от ужасного окончательного решения магистра строителей. Я видел фауну и флору; я видел диковинное и прекрасное, агрессивное и кроткое, простое и сложное, громадное и маленькое. Но передо мной была лишь малая часть триллиона различных видов, спящих сейчас на Ковчеге и на том, что осталось от Ореола, в максимально благоприятных условиях. Живые существа с приостановленной жизнедеятельностью, генетические карты, сохраненные и редуцированные популяции, видимые только в реконструктивном моделировании…

С другими Ореолами – если только они уцелели – придется поработать позднее. Их вдали от Ковчега было теперь недостаточно, чтобы завершить план магистра строителей. И если этим Ореолам каким-то образом удастся вернуться к Ковчегу, то никто здесь не станет обслуживать, перестраивать, восстанавливать их.