сите у него интервью для журнала о движении в защиту мира. Но нас интересует другое. Мы заняты переоценкой международной ситуации. Есть ощущение изоляции, в которой мы оказались. Надо что-то предпринять, чтобы из нее выбраться. Представляется важным выработать и новую европейскую политику. Вирт, который еще в период Рапалло, в 1922 году, позитивно относился к сотрудничеству Германии с Советской Россией, может высказать интересные соображения о том, как нам ныне подойти к европейской проблеме, в частности выработать новый подход к Западной Германии. Надеюсь, вы понимаете, что мы имеем в виду?

— Да. Постараюсь выполнить ваше задание...

— Вирт, разумеется, не должен знать, что вы имеете поручение правительства, — пояснил Молотов. — Намекните просто, что в Москве влиятельные люди хотели бы знать его мнение, к которому отнесутся с уважением. Когда вернетесь, представьте мне подробный отчет. Сейчас вам выдадут специальное удостоверение, действительное для поездки в Австрию. Завтра утром вылетаете. Гостиница в Вене вам заказана. Желаю успеха.

— Спасибо за доверие...»

Бережков встретился с Виртом и взял у него интервью для «Нового времени». Говоря о решения германской проблемы, экс-канцлер отметил:

«В советских руках имеются важные козыри. Прежде всего, это сотни тысяч военнопленных, судьба которых волнует всех немцев. Немалое значение представляет собой и вопрос о могилах германских солдат, павших на советской территории. Разумеется, он, скорее, носит символический характер. Многие захоронения давно сровнялись с землей. Но какой-то жест в этом отношении очень важен для Аденауэра в моральном плане. Наконец, проблема второй Германии, которую в Бонне по-прежнему рассматривают как советскую зону оккупации. Тут и вопросы объединения семей, имущественные претензии и прочее. Думаю, что вам надо прощупать возможности налаживания отношений с Западной Германией. Начать с обсуждения вопроса о возвращении военнопленных. Параллельно рассмотреть проблемы об установлении дипломатических отношений между Москвой и Бонном. Полагаю, что, когда в ходе

предварительных контактов дело продвинется, Аденауэр будет готов посетить Москву, что явится важной акцией и в практическом, и в символическом плане».

Вирт также порекомендовал советским лидерам «прорвать кольцо изоляции и враждебности. Образ врага за послевоенные годы глубоко проник в сознание миллионов людей на Западе. Надо постараться показать и подтвердить соответствующими действиями, что Советский Союз не представляет угрозы для Западной Европы. Прежде всего надо решить вопрос о выводе всех оккупационных войск из Австрии. Важно также восстановить механизм консультаций министров иностранных дел дер-жав-победительниц. Хотя Индокитай находится далеко, урегулирование в этом регионе будет способствовать успеху курса на нормализацию обстановки в Европе. Французы там завязли и хотят, по возможности не потеряв лица, выбраться из Индокитая. Тут могут помочь ваши друзья-китайцы. Лучше всего было бы организовать какое-то международное совещание по Индокитаю. Такая встреча была бы важна и в плане осуществления контакта между ведущими политическими деятелями крупнейших держав. Словом, многие проблемы сейчас ждут советских инициатив».

Отчет о беседе был тотчас представлен Молотову. Министра он удовлетворил. Не исключено, что Вячеслав Михайлович хотел вернуть Бережкова на должность своего личного переводчика вместо потерявшего его доверие Павлова, но Бережков предпочел пока остаться в журналистике. Ведь время было неспокойное: борьба между наследниками Сталина еще не закончилась, и никто не мог сказать с уверенностью, чья возьмет.

В какой-то мере данные Виртом рекомендации были реализованы. В 1954 году в Берлине состоялась встреча министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции, а чуть позже — Женевская конференция по Индокитаю. В 1955 году был заключен договор о нейтралитете Австрии и выводе с ее территории оккупационных войск, а осенью того же года канцлер ФРГ Аденауэр приехал в Москву, и в ходе его визита были восстановлены дипломатические отношения между дву-

мя странами и достигнута договоренность о возвращении домой всех остававшихся в СССР немецких военнопленных.

Это был определенный прорыв советской дипломатической изоляции, сложившейся в последние годы правления Сталина, но до разрядки международной напряженности было далеко, да и сам Вячеслав Михайлович к ней не стремился, считая, что должно продолжаться не только политическое и дипломатическое, но и военное противостояние двух лагерей.

Когда по предложению Хрущева Маленкова в начале 1955 года сняли с поста главы правительства, Молотов это предложение поддержал. Маленков, по словам Молотова, был «очень хороший исполнитель, “телефонщик”, как мы его называли, — он всегда сидел на телефоне, где что узнать, пробить, это он умел. По организационно-административным делам, кадры перераспределить — это Маленков. Передать указания на места, договориться по всем вопросам. Он нажимал — оперативная работа. Очень активный, живой, обходительный. В главных вопросах отмалчивался. Но он никогда не руководил ни одной парторганизацией, в отличие от Хрущева, который был и в Москве, и на Украине».

Впрочем, сам Вячеслав Михайлович тоже никогда не руководил крупными партийными организациями.

Вячеслав Михайлович вспоминал, что, когда решался вопрос о снятии Георгия Максимилиановича с поста Председателя Совета министров, он «тоже выступил с критикой Маленкова, потому что Маленков крупными вопросами политики не занимался. Несамостоятельный. Я его за это критиковал. Он, видимо, это хорошо запомнил».

Потом, уже в опале, Маленков почти не контактировал с Молотовым. Вероятно, не мог простить, что тот в свое время выступил за его снятие с поста председателя Совета министров.

Вячеслав Михайлович был решительным противником того, что позже назвали «разоблачением культа личности Сталина». Когда на пленуме ЦК, готовившем XX съезд партии, Хрущев объявил о создании комиссии

по расследованию противоправных деяний Сталина, Молотов решительно выступил против:

«Расследовать деятельность Сталина — это ревизовать итоги всего огромного пути КПСС! Кому это выгодно? Что это даст? Зачем ворошить прошлое?»

Но Хрущеву удалось убедить соратников согласиться на создание комиссии, пообещав, что ее деятельность будет носить секретный характер.

А вот как обстоятельства оглашения доклада о культе личности описывает Каганович:

«XX съезд подошел к концу. Но вдруг устраивается перерыв. Члены Президиума созываются в задней комнате, предназначенной для отдыха. Хрущев ставит вопрос о заслушивании на съезде его доклада о культе личности Сталина и его последствиях. Тут же была роздана нам напечатанная в типографии красная книжечка — проект текста доклада.

Заседание проходило в ненормальных условиях — в тесноте, кто сидел, кто стоял. Трудно было за короткое время прочесть эту объемистую тетрадь и обдумать ее содержание, чтобы по нормам внутрипартийной демократии принять решение.