* * *

Если на всю деревню был один человек, который при мысли о престольном празднике в приходе чувствовал не радость, а панику, то это была экономка приходского ксендза, пани Цесликова. Для нее храмовый праздник не был ни отпущением грехов, ни покупками на лотках, ни каруселями, ни колечками с камушком, ни тиром. Это был тяжелый труд под бдительным надзором приходского ксендза и викария, так как на храмовый праздник в приход приезжало много важных гостей. И то, что обычно нужно было делать на сто пятьдесят процентов, сейчас должно быть сделано на двести пятьдесят. А то и триста.

Уже за несколько недель до этого обстановка становилась нервной. И так обычно плотная атмосфера в приходском доме застывала как бетон, и ее уже не резали ножом, а разбивали пневматическим молотком.

Приходской ксендз исповедовал старопольский принцип: «Хоть всё заложи, да себя покажи». Во время храмового праздника он приглашал на знаменитый на всю округу обед важных официальных лиц из гмины, повета, а иногда – Боже, помоги! – даже из епархии, и делал все, чтобы гости уезжали из Венжувки с пониманием того, что им еще многое нужно у себя сделать, чтобы сравняться с уровнем этого необыкновенного прихода.

И все это, конечно, руками пани Цесликовой, которая, впрочем, нанимала на это время половину своей семьи – подготовить такой прием одному человеку просто невозможно. А ксендз в основном раздавал очередные распоряжения, следя за действиями скрупулезно и беспощадно, часто фыркал и брюзжал, поскольку удовлетвориться быстро и абы чем не мог, а в поиске простых путей подозревал пани Цесликову всегда и везде.

В этом году храмовый праздник обещал быть особенно трудным, так как список гостей был впечатляющим, а пожелания ксендза относительно меню могли вызвать головокружение. Только на то, чтобы ощипать гусей, ушла масса времени. Что уж говорить обо всем остальном?!

Поэтому Цесликова, вместо того чтобы готовиться к исповеди на престольный праздник, с ненавистью вспоминала своего работодателя, мысленно проклиная также ни в чем не повинного архангела Михаила, патрона прихода, чей праздник становился предлогом для шумных забав.

На маленькой площади возле костела уже расставляли палатки, в которых скоро должна была начаться продажа всякой ерунды, начиная от водных пистолетов, шариков в виде диснеевских героев, масок супергероев, лающих собачек на батарейках, глаза которых зловеще горели зеленым светом, париков, игрушечных мечей и телефонов и заканчивая вызывающими кариес конфетами и желейками разной формы и всевозможных вкусовых качеств. Возле одной из таких палаток крутился Михалек, который увлеченно махал кисточкой, рисуя на лежащем на прилавке картоне большую пчелу.

Цесликова, с безумным блеском в глазах спешащая в магазин за продуктами, которых не хватало на приходской кухне, минуя палатку, вызвала сильное движение воздуха, перевернувшее банку с водой, в которой Михал отмывал кисточку от краски.

– Извините! – крикнула она не глядя и, не обращая внимания на расстроенное лицо мальчика, забежала в магазин, чтобы через минуту еще стремительнее оттуда выскочить.

Эва, которая как раз проезжала через площадь на велосипеде, увидев эту сценку, рассмеялась. Сочетание выражения лица Михалека с поистине спринтерским темпом передвижения экономки было действительно комичным. Она остановилась возле палатки и, оперев велосипед о ближайшее дерево, сказала:

– Мы же не расклеимся без повода, правда, приятель?

Михалек сразу забыл о причине огорчения и просиял – симпатия, которую Эва завоевала во время межшкольного матча, все еще действовала. Из-за прилавка выглянула его мама и, держась за значительных размеров живот, окликнула сына:

– Михалек, кто это решил нас проведать? А-а, привет!

Женщины поцеловались.

– Как ты себя чувствуешь? – Эва указала на ее живот.

– Ох, еле держусь на ногах. – Магда уперлась руками в поясницу и со страдальческим видом потянулась. – Врач говорит, что еще месяца полтора до развязки. Не знаю, как я выдержу. Чувство такое, словно я шар.

Эва сочувственно покачала головой, а Михал заявил:

– Я мамочку так не мучил.

Женщины рассмеялись.

– Продаешь что-то? – спросила Эва.

– Мед. – Михал указал кисточкой на почти законченную пчелу.

– Так вы и мед делаете? – Эва в очередной раз удивилась предприимчивости давних школьных знакомых.

– Конечно. – Магда кивнула. – Вместе с несколькими соседями мы получили финансирование пасеки от ЕС, так как это глобальная проблема: пчел становится все меньше, а без них природа страдает, некому опылять растения. Но об этом недостаточно говорят.

– Теперь у нас есть пчелки, и мы делаем вкусный медок, – прервал маму Михалек и похлопал себя по животу. – На медаль.

– Действительно, у нас уже есть несколько медалей за мед, – сообщила Магда. – Когда ты в последний раз у нас была, я забыла дать тебе несколько баночек. Я наверстаю это завтра, когда придешь на праздник, хорошо? Мне больше нравится лавандовый, у него оригинальный аромат, но это дело вкуса.

– В таком случае очень жаль, что меня завтра не будет в Венжувке. – Эва развела руками. – Уезжаю на несколько дней.

– А-а, ничего страшного. Тем лучше. – Магда махнула рукой. – Когда вернешься, заскочи к нам на кофе. А тут сама знаешь, что будет завтра твориться. Особенно ближе к вечеру.

Эву охватила дрожь, когда она вспомнила ужасные события после деревенского праздника, которые произошли, в общем– то, не так давно. Престольный праздник в приходе – это повод для сомнительных типов упиться до чертиков и цепляться к людям.

– Ты права. – Она кивнула. – После возвращения с удовольствием к вам загляну.

– А куда ты едешь? – вырвалось у Магды. – В университет? У тебя, наверное, очень много работы, да?

– Ну… – Эва смутилась. – Нет, не в университет. – Она опустила глаза. – Это деловая поездка, но… не совсем деловая.

Она совсем запуталась, и Магда вежливо сменила тему, чтобы не смущать подругу.

– Так мы ждем тебя после возвращения, правда, Михал?

Мальчик с такой силой кивнул, что челка упала ему на глаза. Эва тепло попрощалась с ними, села на велосипед и отправилась домой, нигде не задерживаясь. До отъезда надо было успеть сделать еще много дел.

* * *

Она не была готова к такому. Боль, казалось, разрывала ее. Фоном звучала успокаивающая музыка, рефреном которой служил шум морских волн. Пани Арлета с профессионально невозмутимым выражением лица отвернулась, чтобы скатать очередной шарик пчелиного воска. Воск был янтарного цвета, тянущейся консистенции. Эва полулежала в косметическом кресле, накрытом толстым мягким полотенцем ванильного оттенка, такого же как фартук косметолога. Приятная на ощупь накидка из тонкого материала, которую ей дали перед процедурой, ниже пояса была завернута так, чтобы Эва могла отдать часть тела, которую здесь называли «зона бикини», в руки пани Арлеты, ногти которой, без сомнения, были шедевром маникюрного искусства. Косметолог с помощью невинного вида пыточного инструмента в виде пчелиного воска как раз подвергала Эву мучениям, тем более изощренным, что причинялись они по ее собственному желанию.