Кредит воскликнул:

— О, есть дверь, но открытая.

— Так входи, мы тут, — с веселым раздражением сказал Патрон, до пояса скрытый в недрах витрины. — Кладбище забытых вещей, блин. Лексеич, у тебя есть что?

— Ни фига. Знать бы еще, что искать.

— Тебе ж сказали: звезду, музыку.

— Музыка, кстати, есть, — сообщил Кредит. — А вас нет. Если только это не вы под столом валяетесь. Ну, за столом.

— Ты у меня сейчас валяться будешь, — пробурчал Лексус, но на всякий случай заглянул под стол. Никого там не валялось. — Если тут куча одинаковых кабинетов, до теплого прокопаемся.

— Слова песенки внимательно слушай, там подсказки, — пробормотал Патрон и, ругнувшись, обрушил на пол вторую витрину, брызнувшую во все стороны оглушительно и звонко. — И звезду ищи. Доложи, где ты, сейчас подойдем.

— Да нет там слов, просто музыка, — сказал Кредит и даже на пару секунд вынул из уха наушник и направил его на Патрона чтобы тот сам послушал, — через всю комнату, значит. — А где — да кто ж его… Типа кабинет какой-то разбомбленный, осколки кругом, двухсотые валяются в городском камуфляже.

— «Урбан камо», — естественно, поправил Патрон.

А Лексус пояснил:

— Боты, по ходу. Нарисованные, из игры. Тут все в «урбане», мы тоже. Звезду ищи.

— Какую?.. А, вот она. Блин, точно. В часах.

— Ты где? — нетерпеливо переспросил Патрон. — Лексус, подойди к этому тормозу, сам глянь и сориентируй, время теряем.

— Секунду, — сказал Лексус. — Патрон, вот часы.

Он пнул хозяйское кресло, звучно впечатавшееся в стенку, рванул стеклянную дверцу с недвижно висящим маятником — и не только оттуда, отовсюду сразу полилась тихая печальная мелодия, под которую из основания часов медленно, как факс из древнего аппарата, пополз то ли ящик, то ли брус, затянутый сверху чем-то вроде черного бархата с трудноразличимым вдавленным рисунком. В его глубине, впрочем, тут же занялось синеватое пламя.

— Звезда? — спросил Патрон, персонаж которого уже стоял рядом с персонажем Лексуса.

Лексус молча кивнул, наблюдая, как светящиеся голубые линии все очевиднее дорисовывают пентаграмму. Вмиг все двинулось — и тут же застыло: голова как будто опять чуть отъехала в сторону, в стекле открытой дверцы мелькнуло и пропало что-то похожее на пышный кошачий хвост, за ним словно потянулся диск маятника, решительно качнувшийся с протяжным лязгом и так же решительно и звучно вернувшийся в исходное покойное положение, а толстуха на диване вдруг дрыгнула ногой, небольно и не исключено, что в агонии, но все равно зря пнув Лексуса в бедро.

Надо было шарахнуть ей в ответ со всей дури. Надо было проверить, чего там мычит и почему елозит ногами Кредит. Надо было спросить его, где и как лежали два тела в камуфляже — не так ли, как оседали сейчас персонажи Лексуса и Патрона. Надо было вслушаться в звук приближающихся шагов и крикнуть Кредиту, чтобы не заходил, потому что звезда и музыка непохожи на подсказку, которая позволит им найти ключ и выпотрошить жуликов и управление.

Но не было больше ни сил, ни желания, ни умения слушать, кричать, проверять, шарахать, делать, думать, дышать, терпеть, смотреть. Не было больше ничего. Только звезда и музыка.

Потом не стало и их.

5. Тут дети умирают

Аля с размаху ударилась головой.

И застыла в оцепенении.

Глаза открывать не хотелось. Двигаться не хотелось. Ничего не хотелось.

Ничего и не будет.

Вот и все, подумала она. Не успела. Все было зря.

Зря она терзалась сомнениями, зря ломала голову над расчетами, зря раз за разом убалтывала всех, подсовывая забытые секреты, зря пыталась сама не забыть эти секреты и все расчеты, верные или неверные, напевая дурацкие песенки, которые к последнему витку насчитывали уже сколько там, тридцать? — нет, сорок почти строк, одна другой тупее. И совсем уж зря умирала столько раз и так больно. Нападения устраивала тоже зря — ну, не убивала, конечно, никогда и никого, и никто не убивал, и никто, кажется, не убился, или Аля про это милосердно забыла. Но вот последнее нападение и все сложно придуманное, тщательно отрепетированное, старательно и местами даже гладко исполненное многосоставное действие оказалось напрасным.

Зря Тинатин приголубила Володю тяжелым шаром, зря Володю вязали и оттаскивали в ту самую кладовку, подлинный вариант которой должны были взломать гендели, чтобы незаметно для себя поднять тревогу.

Зря до этого весь чатик два часа подряд срисовывал пароль Володи, раз за разом пытаясь подгадать с сообщением ему так, чтобы экран и вводимые на нем цифры или раскодирующий рисунок в этот миг отразились в зеркале или темном окне, которое фоткали исподтишка со всех сторон.

Зря Аля по графику, высчитанному Марком, писала фразы, здорово придуманные Алиной и Каримом, в конфискованном у Володи телефоне, бормоча: «Бисмилля», как Карим и как папа, и почти не надеясь, что между этими фразами, набитыми от лица Володи, появятся ее собственные реплики.

Зря тряслась от радости и жути, когда эти реплики появились.

Зря пыталась отозвать народ с подстраховывающей операции.

Зря Марк с Алисой под самым диким предлогом, итоговый вариант которого никто уже не узнает, выманивали генделей из четырнадцатого домика, пока остальная троица готовилась вломиться туда, чтобы найти улики и подсказки, а заодно оставить резервное послание про цифровой ключ — еще одну замануху для гадов на случай, если у Али не получится: судя по тому, что не вернулся ни один, только у Али и получилось.

Зря она рыдала, глядела в окна и ждала сначала возвращения ребят, потом прихода генделей для окончательной зачистки, а потом истечения последних секунд отсчета.

Зря мчалась к черному кабинету, не слишком веря, что успеет, что найдет там нору, что сможет опознать игровую копию своего телефона, сунуться в эту нору и набить, не запутавшись и не опечатавшись, ровно те реплики, которые появились в чатике тремя часами раньше, когда все еще были живы хотя бы в этой полужизни.

Зря поверила в чудо, причем несколько раз: когда добежала, когда нашла во всегдашней третьей коробке телефон, выглядевший теперь как детские счеты с буквами на костяшках, когда собрала нужные фразы, когда, пнув по основанию стола, сдвинула его, открыв черный прохладный провал, когда сунула в него руки со счетами и смахнула костяшки вправо, отчего счеты дернулись, точно как телефон от вибросигнала.

Зря мчалась обратно, чтобы встретить генделей и заманить их в черный кабинет, подыхая от одуряющего напряжения каждым из трех тел и сознаний, на которые опять распалась, и сводя сквозь это одурение прошлое, настоящее и будущее в цельную линию, упирающуюся в тайник с голубой