— Видишь, — Алекс разводит в стороны руки и улыбается, — они не все уничтожили.

— Ты мне не рассказывал.

Я иду к центру поляны и обхожу круг, выложенный из стволов деревьев, это сооружение может служить гостиной под открытым небом.

— Ты не рассказывал, что здесь так…

Алекс пожимает плечами и подпрыгивает рядом, как счастливый щенок.

— Это надо увидеть собственными глазами, — говорит он и отфутболивает в кострище ком сухой земли. — Похоже, на вечеринку мы опоздали.

Мы идем через поляну, Алекс указывает на «дома» и шепотом, чтобы никого не разбудить, рассказывает о людях, которые в них живут. Какие-то истории я уже слышала, какие-то слышу впервые. Мне сложно сосредоточиться, я слушаю вполуха, но голос Алекса, такой родной и спокойный, дарит ощущение безопасности. И хоть поселение не такое большое, примерно одна восьмая мили в длину, мир для меня вдруг становится шире и глубже, он открывается с новой стороны.

Здесь нет стен. Нигде нет никаких стен. Портленд по сравнению с этим местом — крохотный городок, точка на карте.

Алекс останавливается возле обшарпанного серого трейлера. Стекол в окнах трейлера нет, вместо них натянуты куски цветной ткани.

— А здесь… э-э-э… это мой, — Алекс неловким жестом руки указывает на трейлер.

Кажется, он нервничает впервые за весь вечер. Эта нервозность передается и мне. Я с трудом сдерживаю приступ истерического смеха. Это было бы совсем не к месту.

— Ух ты! Это… это…

Алекс перебивает:

— Снаружи он не такой большой, — он покусывает губу и смотрит в сторону. — Может, ты… зайдешь?

Я уверена, что, если попытаюсь ответить, у меня, кроме писка, опять ничего не выйдет, и поэтому просто киваю. Мы бесчисленное количество раз оставались наедине друг с другом, но сейчас все по-другому. Здесь нет посторонних глаз, чтобы за нами подсматривать; нет голосов, готовых наорать на нас; нет рук, которые стремятся оторвать нас друг от друга… Только мили необозримых просторов вокруг. Это пугает и волнует одновременно. Здесь может случиться все, что угодно. Когда Алекс наклоняется ко мне, чтобы поцеловать, нас словно бы окутывает тяжелый черный бархат, шелест листвы, шорохи под кустами проникают в меня, я растворяюсь в ночи, становлюсь ее частью. Когда Алекс отстраняется, я еще несколько секунд не в состоянии дышать.

— Заходи, — Алекс упирается в дверь плечом, и она распахивается.

Внутри трейлера темно, я с трудом различаю только какие-то контуры, а когда Алекс закрывает дверь, пропадают и они.

— Электричества нет, — говорит Алекс.

Он ходит по трейлеру, натыкается на что-то и тихо чертыхается.

— А свечи у тебя есть? — спрашиваю я.

В трейлере пахнет опавшими осенними листьями, запах странный и приятный. А еще я чувствую цитрусовый аромат моющего средства и слабый намек на запах бензина.

— Есть кое-что получше.

Я слышу какой-то шорох, а потом на меня сверху капает вода. Я тихонько взвизгиваю.

— Извини, извини, — говорит Алекс. — Я давно здесь не был. Осторожнее.

И снова шорох. А потом потолок начинает подрагивать и постепенно, как бы сам собой сворачивается, и вдруг вместо него возникает бездонное небо. Луна зависла прямо над нами, серебряный свет заливает трейлер, и я вижу, что «потолок» — это большущий пластиковый навес, такими накрывают гриль, только гораздо больше. Алекс стоит на стуле и сворачивает «потолок», и с каждым дюймом открывающегося неба в трейлере становится все светлее.

У меня перехватывает дыхание.

— Какая красота.

Алекс бросает на меня взгляд через плечо и улыбается. Он продолжает сворачивать навес, временами останавливается, чтобы передвинуть стул, и сворачивает дальше.

— Как-то в грозу сорвало половину крыши. К счастью, меня тут не было.

Руки и плечи Алекса тоже залиты серебряным светом, и, как во время ночного рейда, я вспоминаю картины с ангелами в церкви.

— Тогда я решил, что можно вообще избавиться от крыши, — Алекс заканчивает сворачивать «потолок», мягко спрыгивает со стула и улыбается. — Это мой личный дом с откидным верхом.

— Просто фантастика, — совершенно искренне говорю я.

Небо так близко, что кажется, если я встану на цыпочки, смогу дотронуться до луны.

— А теперь я достану свечи.

Алекс проскальзывает мимо меня в кухню. Я начинаю различать крупные предметы, но детали обстановки все еще теряются в темноте. В углу стоит небольшая дровяная печка, а когда я вижу в противоположном конце двуспальную кровать, мой желудок проделывает что-то вроде сальто. На меня разом накатывают воспоминания: тетя Кэрол сидит на моей кровати и монотонным голосом рассказывает мне о супружеских взаимоотношениях; Дженни стоит, подбоченившись, и говорит, что, когда придет время, я не буду знать, что делать; сплетни об Уиллоу Маркс; Хана в раздевалке громко рассуждает о том, что такое секс и как это бывает, а я озираюсь по сторонам и шепотом умоляю ее говорить тише.

Алекс приносит из кухни связку свечей и начинает зажигать их одну за другой. Он аккуратно расставляет свечи по трейлеру, и обстановка в комнате приобретает четкие очертания. Больше всего меня поражают книги. Оказывается, то, что в полумраке я приняла за мебель, — высокие и неровные стопки книг. Столько книг я видела разве только в библиотеке. Возле одной стены стоят три полки с книгами, даже холодильник без дверцы забит ими.

Я беру свечку и рассматриваю корешки. Ни одного знакомого названия.

— Что это?

Некоторые книжки такие старые и потрескавшиеся, что страшно к ним прикоснуться. Я беззвучно читаю имена на корешках, те, которые можно разглядеть: Эмили Дикинсон, Уолт Уитмен, Уильям Вордсворт.

Алекс мельком смотрит на меня и отвечает:

— Поэзия.

— А что это — поэзия?

Я никогда раньше не слышала это слово, но мне нравится, как оно звучит. Это слово, изящное и легкое, ассоциируется у меня с прекрасной женщиной в длинном, до пола, платье.

Алекс зажигает последнюю свечу, и трейлер заполняет теплый мерцающий свет. Он подходит ко мне и присаживается на корточки, что-то высматривает, потом находит нужную книгу, встает и передает ее мне.

«Любовь в мировой поэзии». Когда я вижу это слово, «любовь», так откровенно напечатанное на обложке, у меня сжимается желудок. Алекс внимательно смотрит на меня, и я, чтобы скрыть неловкость, открываю книгу и бегло просматриваю список авторов на первых страницах.

— Шекспир? — Это имя мне знакомо по классу здоровья. — Парень, который написал «Ромео и Джульетту»? Назидательная история?

— Назидательная история… — Алекс насмешливо фыркает. — Это великая история любви.