— Артур! С ним все в порядке?

Наконец я помог ей сесть в старое кресло у камина, согревая ее ледяные руки и украдкой смахивая слезы — я надеялся, что их никто не замечает. Мисс Джойс взяла на себя заботы хозяйки дома — бросилась топить очаг, повесила над ним чайник на цепи, согрела виски-пунш, и вскоре мы смогли оценить его целительное воздействие.

Затем мисс Джойс отвела Нору помыться и сменить одежду, а мы с Диком и Джойсом тоже занялись своим видом, подшучивая друг над другом и освобождаясь от накопившейся усталости и тревоги. А потом мисс Джойс взялась готовить завтрак — надо признать, исключительно плотный.

Нора появилась к столу, сияя чистотой и свежестью. Она надела серый жакет и «воскресное» красное платье, черные волосы собрала в элегантный валик вокруг тонкого прекрасного лица, единственное, от чего мое сердце болезненно сжалось, — ссадина на ее белоснежном лбу, там, где Мердок ударил ее о камень. Она заметила мой взгляд и отвела глаза, а когда я подошел и поцеловал ее, посмотрела на меня и прошептала так, чтобы никто, кроме меня, не услышал:

Тише, тише, милый! Простим этого несчастного за его зло, он и так слишком дорого за него заплатил.

Тогда я сжал ее ладони и поцеловал запястья, а остальные тем временем весело болтали между собой. Она смутилась и отняла руки.

О, Нора! Я хочу поцеловать их — эти руки, благородные руки, которые спасли мне жизнь! — и я снова поцеловал их, и на этот раз она не возражала.

Эй, дочка, — окликнул ее Джойс. — Он правильно делает, что руки тебе целует! Похоже, что этот парень сегодня воскрес и встал из темной могилы к свету утра!

И мы все благодарны за это прекрасным рукам, — добавил Дик. — Артур для всех нас очень дорог.

Тут мисс Джойс позвала нас завтракать, и мы смогли принять наступающий день с его радостями, с его светом и надеждами. И Джойс сказал веско и серьезно:

Пойдем за стол! Надо подкрепиться и воздать хвалы Всемогущему Богу за его благосклонность к нам. И помолимся за пропащую бедную душу, принявшую столь страшную смерть. Да простит его Господь!

Мы помолчали, и мир снизошел в наши сердца, и хотя мрачные воспоминания не могли так легко покинуть нас, глубоко запечатлевшись в наших душах, в тот момент мы все испытывали одно общее чувство — благодарность.

После завтрака мы сочли, что каждому надо высказаться и поделиться своими чувствами, и единственный выход — выслушать друг друга, одного за другим, даже если мы сами были свидетелями пережитых событий. Мисс Джойс поведала о своем волнении и одиноких часах ужаса и ожидания, о том, как вслушивалась она в звуки грозы в надежде уловить наши голоса, о том, как завывал ветер в каминной трубе, как сердце ее падало при скрипе двери, как бросалась она ко входу. Затем Дик рассказал, как спускался с восточной стороны болота и наблюдал, как опускается грунт вокруг дома Мердока, как сумел добраться туда и нашел только мертвецки пьяного Мойнахана на полу гостиной, в мокрой одежде, посреди натекшей с нее лужи. Вероятно, старик незадолго до того пришел в дом и отключился. А потом Дик услышал шум на склоне горы и поспешил туда — и там нашел Джойса, который нес овцу, сломавшую ногу на южном пастбище. Джойс сообщил, что и сам упал со скалы и на некоторое время потерял сознание. Дик рассказал ему, что Нора пошла на розыски, и мужчины пытались найти ее, пока не увидели нас с другой стороны от болота.

Потом в разговор вступил Джойс: он работал на вершине горы, когда заметил признаки быстро приближающейся грозы. Он решил загнать овец и коров в загон, где бы они оставались до утра. Позднее я обнаружил скот именно в том самом убежище на горе, где Джойс его оставил. Однако одна овца пострадала, и он собирался отнести ее домой, чтобы спокойно заняться лечением. В итоге он вынужден был отпустить ее — и животное провалилось в трясину. Он даже пошутил, что я как новый владелец фермы кое-что должен ему за ночные труды и уход за скотом — ведь теперь это мое добро, а не его.

Ну уж нет! — рассмеялся я. — Все это ваше до наступления нового дня — я вступаю в права собственности лишь 28 октября, а прошлая ночь еще не считается. Но в любом случае должен поблагодарить — стадо добавится к остальным полученным Диком от фермеров, земли которых на горе он приобрел от моего имени.

Наконец и я рассказал о своих приключениях. Мне пришлось упомянуть об ударе, который Нора получила от негодяя, хотя я постарался смягчить картину, чтобы не оказывать слишком сильного давления на нее и не напоминать о худшем. Потом Дик добавил несколько слов о судьбе старика Мойнахана.

— Бедняга погиб, — сказал он. — Он был безнадежным пьяницей, но неплохим человеком. Да простит его Господь за слабость и ошибки, и пусть Шлинанаэр и море станут ему достойной могилой!

Мы отозвались дружным «Аминь!». И я не сомневаюсь в искренности чувств всей нашей компании.

Я с радостью вновь подробно описал отвагу и героическое поведение Норы, ее борьбу за мое спасение, заботу об отце. Она покраснела и закрыла лицо руками, и я заметил, что она вновь заплакала.

Потом мы некоторое время сидели молча, объединенные пережитым страхом, связанные навсегда той близостью, дороже которой нет ничего на свете.

После завтрака Дик предложил пойти и посмотреть при полном дневном свете на то, к чему привело перемещение болота. Я опасался за Нору, поскольку ужасная картина могла тяжело подействовать на ее чувства, а кроме того, ей необходим был отдых и сон после ее долгой тяжелой ночи. Но она наотрез отказалась оставаться дома. В итоге мы все вместе — в высохшей и чистой одежде — отправились на гору, и только мисс Джойс не стала сопровождать нас, отдав предпочтение хлопотам по хозяйству.

После грозы утро выдалось ясное и свежее. Потоки дождя омыли все вокруг, очистив от грязи, и земля уже начала подсыхать. Солнце пригревало, и на смену рокоту и шуму дождя пришла благословенная тишина, воздух теперь казался неподвижным, словно буря нам только мерещилась, а теперь нигде — вплоть до западного горизонта — не было никаких ее следов, если не считать тяжелых и крутых атлантических волн и особенно мощного прибоя, ударявшего о скалы намного выше обычного. Мы сперва спустились по тропе к подножию горы, а затем двинулись на запад, чтобы приблизиться к Змеиному перевалу, поскольку планировали, по совету Дика, исследовать, если возможно, глубокую долину, образованную отступившим болотом. Когда мы добрались до подступов к перевалу, нас поразила огромная высота, на которую ночью поднималось болото. Примерно в ста футах над нами были заметны коричневые следы соприкосновения скал с грязевым потоком, а по сторонам долины те же отметки быстро снижались — там, где он прорвался к морю. Сам перевал между утесами расширился, так как часть камней была снесена колоссальным ударом.

Мы взобрались на скалы и огляделись. Нора встала рядом со мной, я обнял ее за плечи и почувствовал, что она чуть заметно дрожала, а когда мы глянули вниз, на могучие волны Атлантики, ударявшие в скалы на триста футов ниже нас, Нора прижалась ко мне плотнее.