– Понимаю, государь.

– Пятое. Проследите за правильным освещением событий в прессе Новоримского Союза. Акцент тот же, мол, это не позор для России, а честь сразиться с героями и все такое прочее. И, конечно же, акцент на позор и коварность Британии. Пусть, короче, радуются, что входят в сферу Единства, но аккуратно обойдите факт невступления России и всего НРС в войну с Венгрией после «обстрела» Румынии. Акцент на всемерной и героической поддержке и на укомплектованный русскими добровольцами автобронедивизион королевы Ольги, а также на передачу Единством Румынии большого количества техники и вооружений, включая новейшее.

Кивок в ответ.

– Шестое. Британия. Вот тут мы должны нанести самый сильный удар. Все наши пляски с бубном в общественном мнении континента мало что дадут, если грандиознейший скандал не разразится в самой Британии. Да так, чтобы по максимуму: с митингами и демонстрациями, заявлениями оппозиции и слушаниями в парламенте. Нам нужно добиться невозможности возобновления боев у острова со стороны Британии и связать общественным мнением свободу рук Лондона в других местах мира. В идеале меня устроит падение правительственного кабинета Великобритании.

Суворин записал все и вновь почтительно склонил голову.

– И главное, Борис Алексеевич. Главное! Нужно особо обыграть заботу родимого Отечества и лично меня о судьбе экипажа крейсера «Память Меркурия». Настолько большую, что мы объявляем одностороннее перемирие для операции по спасению доблестных наших моряков с острова. Этим мы и объясняем невозобновление сражения утром. Мол, гуманитарная миссия, империя своих не бросает. Улавливаете мысль?

Тот прячет улыбку и склоняет голову:

– Точно так, государь.

Барабаню пальцами. Вроде все сказал. Впрочем, вишенка на тортик гуманизма:

– И можете, кстати, упомянуть, что, уважая героев обороны Медвежьего, наша эскадра передала норвежцам еду и медикаменты, а также готова организовать вывоз желающих на материк. В общем, больше гуманизма и прочей циничной человечности. Массы это любят. Вопросы есть?

– Вопросов нет, ваше всевеличие.

– Вот и славно. Полагаюсь на ваш циничный профессионализм, как, впрочем, и всегда. Жду тексты моих посланий. Ступайте, граф.

Суворин посмотрел на меня с неприкрытым цеховым уважением и, склонив голову, покинул кабинет.

Фу-у-ух, с этим вроде как-то разобрались. Худо-бедно. Не знаешь, как подать поражение? Подай его как победу. В этом Суворин совершенно прав.

Что ж, возможно, мой министр информации нередко слишком много на себя берет, но таких ярких звезд вокруг меня не так много, у каждой из них свои тараканы. Брусилов чрезвычайно обидчив и тщеславен, Гурко не менее тщеславен и очень ревнив к успехам других, Маниковский, будучи исключительной силы кризис-менеджером, спал и видел себя диктатором и спасителем Отечества, за что был снят с премьера и отправлен наместником Севера. Даже злосчастный Колчак, блестящий исследователь Заполярья и неплохой организатор всякого рода экспедиций, был плохим политиком и, как оказалось, весьма посредственным адмиралом. У того же Емца свои тараканы, у Иволгиной – свои, а уж сколько тараканов у меня, сестрицы Ольги и той же Маши, даже не описать. Тараканы самых эпических размеров и разновидностей! Даже у Мостовской они бегают туда-сюда. Ладно, это все лирика.

Вызванный полковник князь Искандер стоял навытяжку, пока я дописывал послание.

«Вилли, приветствую тебя, кузен!

Благодарю за письмо. С основными моментами я в целом готов согласиться. Но это предмет более конкретного, очного разговора между нами.

Посему:

1. Прежде чем Германия, со своей стороны, объявит о предложении посредничества, Россия, со своей стороны, должна первой объявить об одностороннем перемирии в качестве гуманитарного шага, продиктованного необходимостью эвакуации с острова экипажа русского крейсера «Память Меркурия», предоставления норвежским защитникам острова медикаментов, воды и продовольствия, а также всем желающим возможности для беспрепятственной эвакуации на материк на российских кораблях или, как вариант, на судах нейтральных стран, в данном случае – Германии, других в районе нет, если не считать британцев. Я бы очень хотел, чтобы они ввязались в эвакуацию, но в данной ситуации это проигрышный вариант для них. Впрочем, выигрышных вариантов там для них практически не осталось.

2. После этого официальный Берлин предлагает свое посредничество в установлении перемирия с обеих сторон, а также встречу в Стокгольме для разрешения кризиса путем переговоров.

3. Остальные вопросы требуют личного обсуждения. Поддерживаю твое предложение о необходимости переговорить в Цюрихе сегодня. Через десять часов я буду в Цюрихе и готов к разговору. Наши дипломаты и службы протокола готовили наши переговоры там, так что я надеюсь, что особых накладок быть не должно. В конце концов, это рабочая встреча, а не государственный визит.

Жду откровенного разговора и ответственных решений по целому ряду вопросов.

Прими и проч.

Твой кузен, Михаил.

Рим. Палаццо Венеция. Посольство империи Единства.

13 мая 1919 года».

Передавая письмо для шифровки и отправки, я повелел:

– Князь, жду вас сразу после отправки послания кайзеру. У меня еще будет послание государыне.

Тот козырнул.

– Так точно, ваше всевеличие!

Вот и славно. Беру новый лист и таблицу шифров. Что ж, пора делать выбор. Мой выбор.

«Машенька! Любимое мое ясное солнышко!

Думаю, что ты читаешь сводки Ситуационного центра и знаешь, какие у нас вдруг добавились проблемы. Благодаря безответственным действиям Колчака мы оказались по уши сама знаешь в чем.

Только что получил обширное письмо от кайзера. Пересылаю тебе копию. Думаю, что ты оценишь красоту игры со стороны Германии. Нам ни в коем случае нельзя играть в этом концерте вторую скрипку, не говоря уж о необходимости активной защиты наших интересов в Центральной Европе, а главное, нельзя допустить нашу непосредственную войну с Германией. Сама понимаешь.

Через час вылетаю на «Империи» в Цюрих. Могут быть проблемы со связью. Полет дирижабля над Альпами еще то удовольствие. К тому же завтра-послезавтра я собираюсь вернуться обратно в Рим, поэтому Георгия и Мишку пока оставлю в палаццо Венеция. Мостовская в посольской машине из аэропорта пока поедет туда же с приказом не отсвечивать нигде. По моему возвращению домой будем с тобой решать вопрос о ее судьбе. Я самым решительным и категорическим образом не желаю больше никаких курьезов и, тем более, надуманных поводов для ревности с твоей стороны.

Поводов нет никаких. Верь мне. Люблю тебя безумно, словно в первые, по-настоящему наши дни!