«Чайник, за которым наблюдают, никогда не закипает» – я часто ловила себя на этой мысли, как будто в конце смены должен был раздаться некий сигнал, словно свисток чайника или школьный звонок, провозглашая мои достижения и отпуская меня на свободу. Однако месяцы шли один за другим, такие похожие, что их трудно было разделить на дни.

Я проходила через распашные двери кухни, неся на подносе водянистый омлет с беконом, пироги со шпинатом и свиные отбивные, море соуса маринара и расплавленной моцареллы, под которыми скрывались ломтики баклажана или кусочки курятины; разносила кофейники с мутноватым кофе и красные пластиковые стаканчики, в которых звякали кубики льда.

Я улыбалась весь день, пока мои щеки не начинали болеть, а потом улыбалась дальше. Я улыбалась так, как будто улыбка была моей работой – и это действительно было так, из-за чаевых. Я извинялась за то, в чем не была виновата: за сернистый запах водопроводной воды и за внешний вид блюд, которые выглядели еще менее привлекательными, чем на небрежных фотографиях в меню. Рядом с кассой урчал холодильник-витрина, демонстрируя медленно вращающиеся ярусы пенопластовых пирожных и настоящих пирогов. «Все это ведет никуда, – часто думала я, – и даже не быстро».

Нашими основными посетителями были старшие школьники и пожилые люди. Первые были ненамного младше меня. Некоторых я знала со школьных времен. Они делили счета между собой во всевозможных сочетаниях. В качестве чаевых оставляли монеты, рассыпая их по столу между смятых салфеток и мокрых упаковок от соломинок. Я собирала эти монеты, как птица, клюющая зерна.

Помимо этого, была череда мужчин с грязными волосами и желтыми зубами, которые – когда не ходили в «Королеву» – сидели по всему городу на облупленных крылечках и сломанных раскладных стульях, пили пиво и курили сигареты. Чаще всего мой отец был должен кому-то из них денег, и иногда, когда я шла на работу, кто-нибудь из этих мужчин кричал мне: «Эй, иди сюда, красотка!», но я даже не оборачивалась. «Я знаю, кто ты! – угрожающе неслось мне вслед. – Ты дочка Миллера!»

Я и без того знала, кто я такая.

За обедом мы с этими мужчинами соблюдали молчаливый уговор. Я позволяла им подмигивать мне, лапать и поглаживать меня и притворялась, будто мне это нравится. Потом я получала то, чего хотела: хорошие чаевые.

К концу своей смены я чувствовала себя грязной с головы до ног, жир и пот липли к одежде.

То утро, когда я пришла в «Королеву» с салфеткой в кармане, было необычным. Я увидела вереницу почти одинаковых девушек, идущих по нашей убогой главной улице длиной в два квартала; они были одеты в джинсовые шорты с бахромчатым краем, такие короткие, что карманы высовывались из низа штанин. Эти девушки с виду были примерно моими ровесницами, с длинными ногами и загорелой кожей – однако отсутствие белых линий на загаре выдавало их. Вокруг них вилась съемочная бригада – операторы расхаживали туда-сюда, резко отпрыгивали, чтобы убраться с пути. Я что-то слышала о новом реалити-шоу «Избранница», в котором девушки будут бороться за руку и сердце какого-то холостяка из нашего городка, но даже не представляла, что студия захочет вести съемки прямо здесь.

На нашей Мэйн-стрит было несколько захудалых магазинов, одна парикмахерская, одна пиццерия, два бара и грязная закусочная, где я работала. По контрасту с происходящим городок казался еще более противным и нелепым, словно фальшивый город из вестернов – как будто за грязными фасадами прятались только деревянные столбы, поддерживающие их.

По указанию какой-то женщины все эти девушки остановились перед лавкой старьевщика «Джанк Джо» и стали трогать вещицы, выставленные снаружи, играя на камеру. Одна склонилась над старой электрической пишущей машинкой, перегнувшись в талии так, что ее зад уставился прямо в камеру. Плотные выпуклые ягодицы выглядывали из-под ее шорт.

Другая – невероятно тонкая, с острыми лопатками, похожими на проклюнувшиеся крылья – закрыла глаза и устроила целое шоу, наугад выбирая предмет в корзине с товарами за доллар. Она покрутила ладонью над корзиной, так, что лопатка заходила у нее под кожей. Потом сунула руку внутрь и извлекла голую пластиковую куклу с розовой кожей, свалявшимися волосами и одним моргающим глазом. Второй глаз заклинило. Девушка, по-прежнему не открывая глаз, помахала куклой над головой – словно выигрышем в лотерею. Кукла подмигивала мне с другой стороны улицы, как будто разделяя со мной какой-то секрет. Когда девушка наконец открыла глаза, то, казалось, пришла в ужас, обнаружив, что именно она выбрала. Словно нашла настоящего ребенка, живущего в таких условиях, в таком городе, с такой ужасной прической.

Меня заметила только кукла. Я стояла рядом с истертой пластиковой вывеской, где на желтовато-коричневом фоне было большими оранжевыми буквами выведено название закусочной, а над буквой «К» парила корона. Уголок вывески был пробит, так что были видны лампочки внутри и брошенное птичье гнездо на дне. Я была одета в форму официантки: бежевые бриджи, белую рубашку поло и оранжевый фартук. Мои волосы вились произвольно, ничуть не напоминая продуманную прическу. Мы были такими разными – я и эти девушки.

«Королева» вся гудела слухами о съемочной бригаде, шоу, знаменитом ведущем – Джейке, который до этого был основным гвоздем цикла игровых шоу. Он был в нашем городке, но отказался остановиться в «Мотеле-6», а вместо этого ночевал в своем трейлере. До меня дошло, что номер на салфетке мог в действительности предполагать какую-нибудь работу в этом шоу.

Когда в тот день я вернулась с работы под вечер, мой отец спал в старом буром шезлонге, подлокотники которого были исцарапаны нашим дряхлым котом. Серебристый бумбокс – притащенный отцом со свалки, хотя электронику там принимать не полагалось – был настроен на единственную станцию, которую мог принимать. Там играл ужасный кавер на и без того ужасную песню, которую я в тот день уже слышала минимум три раза. Я выключила бумбокс.

– Я видел, ты забрала салфетку, – сказал отец, неожиданно пробудившись. – Где мой агентский процент?

Не считая его глаз, сонно ворочавшихся в глазницах, он был совершенно неподвижен, словно бревно, выброшенное на берег. Лицо у него было отекшим – сплошная мозаика из красных прожилок и розовых пятен.

– Я не хочу участвовать в этом шоу, – ответила я.

– В каком шоу? – переспросил отец. – С чего ты решила, что я пытаюсь пристроить тебя в это шоу? Чтобы ты вышла замуж за какого-нибудь урода из этого задрипанного городишки? Тоже мне, цель! Ты можешь добиться этого и в своей поганой закусочной, если будешь немного милее. – Он сделал паузу