Когда ранней осенью 1548 года Екатерина Парр скончалась на шестой день после родов, произведя на свет малышку-дочь, барону Сеймуру вновь представилась возможность укрепить свое положение. Вскоре стало ясно, что он все еще строит планы о вступлении в брак с леди Елизаветой. Например, барон пытался выяснить у Томаса Парри, одного из ее домашних слуг, «не уменьшились ли ее великолепные ягодицы». Что, вероятно, более существенно, он стал наводить справки о «состоянии земельного имущества ее высочества и сколько она держит слуг». Какими поместьями и землями владеет? Хорошие ли земли и будут ли они в ее собственности бессрочно?

Однажды по дороге в парламент между Томасом Сеймуром и одним из придворных состоялся следующий разговор.

— Милорд, — начал его спутник, — к моему величайшему сожалению, мне стало известно о некоторых слухах, касающихся вашей светлости.

— Что же это за слухи?

— Мне сообщили, что вы намереваетесь просить руки леди Марии или леди Елизаветы. Затрагивая эту тему, милорд, должен заметить, что попытки осуществить такой замысел могут подорвать не только ваше положение, но и навредить всем, кто последует за милордом.

Когда барон Сеймур опроверг наличие у себя подобных намерений, придворный ответил:

— Рад это слышать — и лучше даже не пытайтесь.

Он предупредил барона, что два предыдущих короля с огромным недоверием относились к могуществу своих подданных; неужели новый король не мог разделять с ними эту слабость? А в таком случае даже собственный брат барона Сеймура регент Сомерсет мог почувствовать необходимость пойти против него.

Тем не менее барон Сеймур лишь отмахнулся от подобных предостережений и решил, что настало время оказать влияние на самого Эдуарда. «С нашей последней встречи, — заявил он королю, — вы возмужали, превратившись в благородного юношу. Уверен, что через три-четыре года ваше величество сможет править самостоятельно». Когда бы королю исполнилось шестнадцать, он, вероятно, проявил бы способности и желание управлять страной по своему усмотрению, а следовательно, отстранить регента; тогда барон Сеймур смог бы возвыситься, добившись благосклонности монарха. Однако на этом этапе король просто сказал «нет».

Несмотря ни на что, барон Сеймур продолжал плести интриги. Укрепив свое жилище — Холтский замок в Вустершире, он заполнил погреба пивом, говядиной и пшеницей; всеми правдами и неправдами барон заполучил «двойной ключ», дававший ему доступ в королевский сад и покои. В компании последователей он много раз совершал путешествие от Холтского замка до Уайтхолла, заявляя, что «короля могут похитить, ведь со мною теперь пришло больше человек, чем находится во всем замке помимо нас». Затем, ночью 16 января 1549 года, барон Сеймур неожиданно наткнулся на собаку Эдуарда прямо у дверей королевской спальни и пристрелил ее; и пока отовсюду раздавались крики «На помощь! Убийцы!», барона задержала охрана. Весьма вероятно, что Томас Сеймур намеревался похитить короля и развязать по этому поводу гражданскую войну. Позже ходили слухи, что он готовился собрать личную армию в надежде захватить королевский монетный двор в Бристоле; все это были явные признаки покушения на измену.

На следующий день после того, как барона нашли в покоях короля, его арестовали и отвезли в Тауэр; вскоре он предстал перед судом под угрозой смертной казни по обвинению в измене. При этом герцог Сомерсет, вынужденный вести дело против собственного младшего брата, оказался в весьма незавидном положении. «Они не могут меня убить, — заявлял барон Сеймур, — разве что навредить». Впрочем, чуть позже он уже жаловался на своих «друзей» из тайного совета, вздыхая: «Кажется, они меня забыли». Даже юный король отвернулся от барона Сеймура со словами «Лучше бы он скончался ранее». Барону было лучше умереть.

В ходе рассмотрения дела официально расследовали планы барона, связанные с Елизаветой. Саму юную принцессу допросили вместе с наиболее значительными членами ее свиты. «Все они поют одну песню, — писал следователь регенту, — не думаю, что это могло бы произойти, если бы они не договорились заранее». Поэтому кажется вероятным, что ухаживания барона Сеймура зашли дальше дозволенного и могли граничить с изменой. «За границей ходят слухи, — жаловалась Елизавета, — что меня заключили в Тауэр с ребенком от милорда адмирала». Хотя слухи были ложными, из свиты принцессы удалили троих, ведь едва ли бывает дым без огня.

Даже находясь в Тауэре, Томас Сеймур продолжал строить козни. Из аксельбанта, выдернутого из рукава, он сделал перо и, по словам Хью Латимера, умудрился изготовить чернила «с поистине небывалой искусностью». С их помощью барон написал два письма, адресованные принцессам Марии и Елизавете, «в которых подстрекал обеих к заговору против его светлости милорда регента». Барон Сеймур спрятал письма в башмаке, однако в ходе тюремного обыска их обнаружили.

Король, источник правосудия, был вынужден вмешаться. «Нам известно, — обратился он к совету, — о существовании серьезных обвинений, предъявляемых милорду адмиралу, моему дяде, и что все они граничат с изменой; мы понимаем, что ваше единственное желание заключается в восстановлении справедливости. Поэтому нам представляется оправданным, и мы повелеваем, чтобы вы привели в исполнение все, о чем просите». На следующий день, 25 февраля, в парламент был отправлен билль о лишении гражданских и имущественных прав за государственную измену. По одной из статей барон Сеймур обвинялся в попытке «захватить правительство его королевского величества с величайшей опасностью для его величества лично и подорвать устои государственности».

20 марта его отвели на Тауэр-Хилл и казнили. Смертный приговор дрожащей рукой подписал сам регент, который, впрочем, не принимал участия в заседаниях парламента по делу младшего брата. Высказывались предположения, что некоторые члены тайного совета были только рады стравить братьев друг с другом в надежде, что это может привести к падению их обоих. Разумеется, нашлись и те, кто обвинял герцога Сомерсета в братоубийстве. Одна «почтенная благочестивая дама» упрекала его в следующих выражениях: «Где брат твой? Голос крови брата твоего вопиет ко мне из земли». Регента осуждали, называя «кровопийцей и ненасытным волком» и предсказывая, что «падение одного брата приведет к ниспровержению другого».

В первые годы правления юного короля стали очевидны не только социальные, но и религиозные противоречия. «В былые времена, — говорил Хью Латимер, самый популярный проповедник тех лет, в одном из своих поучений, — человек был полон сострадания; теперь же нет в нем жалости, ибо в Лондоне брат его погибает на улице от холода, в немощи лежит у закрытых дверей меж двумя складами и — не знаю, как это назвать, — умирает от голода». Власти уменьшили содержание благородных металлов в монетах, что вызвало новые волны инфляции в уже давно обнищавшей стране. За семь лет, с 1540 по 1547 год, цены выросли на 46 %. В 1549 году они поднялись еще на 11 %. А растущая численность населения означала лишь дальнейшее усугубление тяжелого положения бедняков и сельскохозяйственных рабочих. Продукты были дорогими, а заработная плата — мизерной. Войдя в историю под названием «ценовой революции», эта ситуация сопровождалась дефицитом продуктов питания и нищетой на национальном уровне. В дополнение к этому даже администрации едва удавалось выплачивать свои долги.