Старки остановился около приземистого здания с надписью на двери: «ВХОД ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПО ДОПУСКУ А-1-А». Воспользовался одним ключом, чтобы открыть дверь, другим – чтобы вызвать лифт. Охранник, без признаков жизни, застывший, как кочерга, смотрел на него из-за стекла контрольно-пропускного пункта, расположенного слева от лифта. Когда разошлись двери прибывшей кабины, Старки быстро вошел в нее. Он словно чувствовал на себе взгляд мертвого охранника, глаза которого напоминали два тусклых камушка.

Кабина пошла вниз так быстро, что у Старки бултыхнулся желудок. Перед остановкой мелодично звякнул колокольчик. Двери разошлись, и на него, как мягкая оплеуха, обрушился сладкий запах разложения. Не очень сильный, потому что очистители воздуха продолжали работать, но они не справлялись. «Когда человек умирает, он хочет, чтобы об этом знали», – подумал Старки.

С десяток тел распростерлось перед лифтом. Старки лавировал между ними, не желая наступить на разлагающуюся восковую руку или споткнуться о вытянутую ногу. От такого контакта он мог непроизвольно вскрикнуть, а этого ему определенно не хотелось. Кто захочет кричать в могиле, где звук собственного голоса может свести с ума? Ведь именно в могиле он и находился. В напоминающей лабораторию хорошо финансируемого научно-исследовательского проекта могиле.

Двери лифта сомкнулись за его спиной, послышалось гудение – кабина автоматически пошла вверх. И не спустилась бы снова, Старки это знал, пока кто-либо не вызвал бы ее специальным ключом. Как только в подземной лаборатории произошла утечка опасной субстанции, компьютеры ввели в действие программу локализации и переключили лифты на аварийный режим работы. Почему эти бедные мужчины и женщины лежали здесь? Очевидно, надеялись, что компьютеры напортачат, вводя меры повышенной безопасности. Отчего бы и нет? В этом даже просматривалась определенная логика. Ведь напортачили же все, кто только мог.

Старки двинулся к столовой, его шаги гулко разносились по коридору. Потолочные флуоресцентные лампы, укрытые похожими на ванночки для льда плафонами, заливали коридор ярким, не дающим теней светом. Здесь тоже лежали тела. Мужчина и женщина, голые, с дырами в голове. «Они трахались, – подумал Старки, – а потом он застрелил ее и застрелился сам». Любовь среди вирусов. Мужчина сжимал в руке пистолет, армейский, сорок пятого калибра. Плитки пола пятнала кровь и серое вещество, напоминающее овсяную кашу. Старки почувствовал ужасное, но, к счастью, мимолетное желание наклониться и потрогать груди мертвой женщины, чтобы понять, упругие они или дряблые.

Дальше по коридору сидел мужчина, привалившись спиной к закрытой двери. На шее, как медальон, висела на шнурке от ботинка записка. Подбородок мертвеца упал на грудь, и голова закрывала написанное. Старки подсунул пальцы под подбородок мужчины и приподнял его. При этом глазные яблоки, чавкнув, укатились в голову. Слова были написаны красным маркером. «ТЕПЕРЬ ВЫ ЗНАЕТЕ: ЭТО РАБОТАЕТ, – гласила записка. – ЕСТЬ ВОПРОСЫ?»

Он отпустил подбородок. Голова так и осталась приподнятой, темные глазницы смотрели вверх. Старки отступил на шаг. Он снова плакал. Возможно, потому, что никаких вопросов у него не было.

Двери столовой были широко распахнуты. Рядом висела большая доска объявлений. Двадцатого июня намечался финальный матч первенства Проекта. «Суровые водилы» против «Первоклассных забивал». Девятого июля Энн Флосс хотела поехать в Денвер или Боулдер. Искала попутчиков, чтобы разделить расходы и автомобиль. Ричард Беттс предлагал отдать в хорошие руки щенков, наполовину колли, наполовину сенбернаров. Сообщалось о еженедельных внецерковных религиозных службах, которые проводились в столовой.

Старки прочитал все объявления, закрепленные на доске, и лишь после этого вошел в столовую.

Здесь воняло сильнее – не только разлагающимися телами, но и протухшей едой. Старки в безмолвном ужасе огляделся.

Некоторые покойники, казалось, смотрели на него.

– Люди… – начал Старки и поперхнулся. Он понятия не имел, что собирался сказать.

Он медленно направился к столику, за которым, уткнувшись лицом в суп, сидел Фрэнк Д. Брюс. Несколько мгновений не отрывал от него взгляда. Потом за волосы потянул голову Фрэнка Д. Брюса вверх. Миска поднялась вместе с головой, прилепленная к лицу супом, который давно уже превратился в желе, и Старки в ужасе принялся колотить по ней. Миска стукнулась об пол и, перевернутая, застыла. Большая часть супа – теперь рыхлого желе – осталась на лице Фрэнка Д. Брюса. Старки достал из кармана носовой платок и стер суп, насколько смог. Веки Фрэнка Д. Брюса склеились, но их Старки вытереть не решился. Боялся, что его глаза закатятся в голову, как глаза мужчины с запиской. Еще больше боялся, что веки, очищенные от супа, поднимутся вверх, как жалюзи. Но больше всего боялся увидеть выражение глаз Фрэнка Д. Брюса.

– Рядовой Брюс, – прошептал Старки. – Вольно.

Он аккуратно прикрыл лицо Фрэнка Д. Брюса носовым платком, который прилип к остаткам супа. Потом повернулся и вышел из столовой широким, размеренным шагом, словно маршировал по плацу.

На полпути к лифту Старки поравнялся с мужчиной с запиской. Сел рядом, достал из кобуры пистолет, сунул дуло в рот.

Выстрел прозвучал приглушенно и буднично. Никто из трупов не обратил на него ни малейшего внимания. Очистители воздуха быстро справились с маленьким облачком дыма. В столовой носовой платок Старки отлепился от лица Фрэнка Д. Брюса и медленно спланировал на пол. Фрэнк Д. Брюс, похоже, не возражал, но Лен Крайтон стал все чаще и чаще смотреть на монитор, который показывал Брюса, гадая, какого черта Билли не вытер суп с бровей бедолаги, раз уж взялся за это дело. Скоро, очень скоро Крайтону предстояло встретиться лицом к лицу с президентом Соединенных Штатов, но суп, застывший на бровях Фрэнка Д. Брюса, волновал его больше. Куда больше.

Рэндалл Флэгг, темный человек, шагал на юг по федеральному шоссе 51, прислушиваясь к ночным звукам, обступившим с обеих сторон эту узкую трассу, которая рано или поздно вывела бы его из Айдахо в Неваду. Из Невады он мог отправиться куда угодно. От Нового Орлеана до Ногалеса, от Портленда, штат Орегон, до Портленда, штат Мэн. Эта страна принадлежала ему, и никто не знал и не любил ее так, как он. Он знал, куда вели дороги, и шагал по ним ночью. В тот момент, за час до рассвета, он находился где-то между Грасмером и Риддлом, к западу от Твин-Фолс, все еще севернее резервации Дак-Вэлли, которую административная граница между двумя штатами делила практически пополам. И разве это было не прекрасно?

Шел он быстро, каблуки сапог стучали по асфальту, а если на горизонте показывались фары приближающейся машины, отступал сперва на мягкую обочину, а потом в высокую траву, где обитали ночные насекомые… Автомобиль проезжал мимо, и водитель, возможно, чувствовал легкий озноб, будто попадал в воздушную яму, а его спящие жена и дети тревожно ворочались во сне, словно всем им снился один и тот же кошмар.

Он шагал на юг, на юг по шоссе 51, и стоптанные каблуки его остроносых ковбойских сапог цокали по асфальту – высокий мужчина неопределенного возраста в линялых зауженных джинсах и джинсовой куртке. Его карманы оттопыривала самая разная литература, брошюры на все случаи жизни: опасность ядерных электростанций, роль международного еврейского картеля в свержении дружественных правительств, кокаиновые связи ЦРУ и контрас, фермерские профсоюзы, «Свидетели Иеговы» (Если ты можешь ответить «да» на эти десять вопросов, ты СПАСЕН!), чернокожие за равенство в армии, устав ку-клукс-клана. Все это и многое другое. На груди, справа и слева, куртку украшали два больших значка-пуговицы. Правый – с желтым лицом-смайликом, левый – со свиным рылом в полицейской фуражке и надписью красными буквами, с которых стекали капли крови: «КАК ВАМ ТАКАЯ СВИНИНА?»