— А вы опасны?

— Да, — произнес Самарин.

Анна глянула, не смеется ли, но если он и шутил, то втайне.

Женщина ощутила что-то мокрое, ледяное — в мягкой ложбинке на шее со спины. Пошел снег. Упала на глаз снежинка, Лутова моргнула, держа глаза открытыми, хотя жгло холодом. Задрав голову, рассматривала белые кусочки, летевшие с серого неба, кружась. Одно из снежных хлопьев попало на губу. Слизнув, почувствовала вкус дождевого облака, добравшегося до земли.

Вошли во двор через задние ворота, Алеша принимал фехтовальные стойки и изображал лязганье стали, держа в руке деревянную сабельку — ободранную ветку с собственноручно прибитой перекладиной. Оглянулся, побежал навстречу и, вытянув руку, коснулся груди Самарина кончиком игрушечного оружия.

— Сдавайся! — приказал ребенок.

Кирилл поднял руки вверх.

— Трус! — посетовал мальчик.

Анна обняла сына за плечи и силком отстранила, попеняв за грубость.

— Знакомься: Кирилл Иванович, студент, — сообщила мать. — Поживет у нас некоторое время. Пришел сюда пешком, с севера. Убежал с каторги, очень суровой. Так что веди себя подобающе. Будь ласков с гостем.

Алеша посмотрел Самарину в глаза. Уязвленная гордость никак не могла совладать с услышанным.

— А мой папа сражался в конных войсках, — сообщил ребенок Кириллу. — Погиб под Тернополем. Нам телеграфную депешу прислали. Прежде чем его зарубили, нескольких немцев убил. Медаль должны были дать, да так награды и не дождались. А вот у некоторых чехов медали есть. А у тебя?

— Вот смотри, — ответил Кирилл, присев на корточки, так что голова его очутилась вровень с Алешиной, постукивая при этом по крошечному шраму на костяшках кулака. — Присвоен каторжанину первого ранга Самарину Кириллу Ивановичу за примерное поведение по дороге с каторги и многократные победы над голодом, жаждой и дикими зверьми при помощи одной лишь смекалки да верного клинка.

Несмотря на то что прошел до ближайшего поселения без малого тысячу верст по тундре и тайге, заключенный Самарин сохранял бодрость духа, зачастую останавливаясь переброситься дружеским словом с проходящим мимо лосем или ланью. Каждое утро, старательно проделав ежедневную гимнастику, пел романсы и читал из катехизиса. Умывался проточной водой дважды в день, при необходимости разбивая лед камнями и пешнями собственной конструкции. В первые дни похода выдерживал самые жестокие морозы, когда замертво валились с веток птицы, сворачивал одежду в узел, который привязывал к голове, и в таком виде бежал по снегу, попутно исполняя простейшую греческую гимнастику.

— А что такое — греческая гимнастика? — удивился Алеша. На нос мальчику опустилась снежинка, ребенок сдул крошечный снежный лепесток, выставив нижнюю губку, не спуская глаз с незнакомца.

— Греческая гимнастика делается вот так… — Самарин выпрямился, нагнулся вперед, уперся руками в землю, встал вверх тормашками, задрыгал ногами в воздухе, а после согнул руки в локтях и прыгнул, вновь принимая исходное положение.

— И я так тоже могу! — сообщил Алеша, отшвырнув сабельку и изготовившись было барахтаться в заснеженной жиже.

— Не смей! — крикнула Анна.

Кирилл:

— Постой!

Восклицания раздались одновременно. Пока Лутова смеялась, Самарин положил руку Алеше на плечо и произнес:

— Сперва нужно приручить волков, чтобы бежали рядом с тобою при лунном свете, защищая в буран своими телами, и выучить медведей таскать для тебя рыбу и ягоды. А еще — заставлять бобров спиливать для тебя деревья всякий раз, как прищелкнешь, вот так… — Адамово яблоко мужчины дернулось несколько раз, пока Самарин издавал горлом клокочущий звук.

— Врешь, — недоверчиво произнес Алеша, — нельзя заставить бобров пилить!

— Можно. А еще можно делать обувь и одежду из бересты, сшивая ее плетеным тростником и иглой из расщепленной мамонтовой кости. Пить брагу из березового и рябинового сока. Кстати, знаешь, как ночью развести в тайге огонь?

Алеша покачал головой. Самарин приблизился и шепнул на ухо:

— Поймать сову и заставить ее пукнуть!

Ребенок хихикнул:

— И откуда же возьмется огонь?

— Сосновая смола, молодые хвойные шишки и куньи черепа, — пояснил гость, по пальцам перечисляя требуемое. — Когда-нибудь покажу.

— Так огонь непросто развести! Спички нужны!

— Разумеется, спички облегчают задачу, — согласился Самарин.

Мальчик ковырял грязь концом палки.

— Пойдем в хлев, на крышу, — пригласил ребенок.

Кирилл и мать пошли следом. Помогли мальчику вытащить лестницу из-за стойла коровы Маруси и приставить к двери. Ребенок вскарабкался на кровлю первым — туда, где пух покрывшего доски мха уже прихватило первыми морозами. Глядели в небо, осыпавшееся на город: серые облака белели, достигая земли и проносясь близ леса, скрадывая очертания вселенной в мчащейся крупе. Мир съежился, едва разгулялась метель, и пропали в непогоде и колокольня запущенной церквушки, и общинные пастбища, и деревья.

Анна оставила сына с гостем наверху, а сама спустилась в тепло, к духмяному запаху разогретого дерева, ткани и пуха. Скоро стемнеет Во дворе кричал Алеша, а Самарин зарычал, точно раненый медведь. Пошла на кухню, взяла стул, открыла буфет. Сняла с верхней полки двухлитровую бутыль, отерла пыль и паутину. Бутыль отблескивала темным, точно озеро в ясную ночь. Открыла, разложила ложкой черничное варенье в три тарелки. Ягоды уютно улеглись в сладкую лужицу. Оглянулась, дочиста облизала ложку.

Сын привел Самарина обратно в дом, раскрасневшийся от холода мальчик топал, отряхивая соломинками слежавшийся в складках снег, бросил шапку на кресло, а следом бережно ступил рослый каторжанин.

Лутова зажгла в гостиной лампу, все трое уселись, не говоря ни слова. Анна разлила чай и протянула мальчику и гостю десертные ложечки, точно одарила грошовыми подарками.

В лесных зарослях от Языка до железнодорожного переезда верст семь пути шли ровно, а после поднимались в гору, как вздымавшиеся окрест вершины. Первую часть пути Нековарж и Броучек сами справлялись с ручками дрезины. Муц сидел впереди, окруженный канатными бухтами, свесив ноги, держал руку на тормозе. Как только добрались до склона, работать стало тяжелее, ход замедлился. Сняв серую шинель, Муц присоединился к Броучеку, повернувшись лицом в сторону, куда ехали все трое. Нековарж стоял лицом к товарищам, трудясь над второй рукоятью.

— А как же вот эти плечевые мышцы, Броучек? — выпытывал Нековарж. — Тоже важны? Нравятся женщинам?

Броучек не отвечал.

— Бывало ли так, что женщины, прежде чем согласятся с тобой переспать, гладили твои плечи? Возбуждались они при этом? Расширялись ли женские зрачки? Учащалось ли дыхание?

— Кажется, снег пойдет, — произнес Броучек.