Наконец вышли. В конце улицы нас догнал джип с открытым верхом. Машина на полном ходу резко затормозила. Над лобовым стеклом появилось загорелое лицо Джона, биржевого маклера. Он что-то радостно кричал. Размахивал свернутой газетой. Потом выскочил из машины. Пряча газеты за спину, начал объяснять:

— В нашем городке газеты «Правда» не было. В соседнем тоже не было. Но я съездил за тридцать пять миль и привез- таки русскую газету. Правда, не уверен, что это «Правда».

Еще Джон добавил, медленно приближаясь, что в сегодняшнем выпуске напечатано фото какого-то государственного лидера. Это не Горбачев. Горбачева он знает. Возможно, это Ельцин. Он про него слышал.

Наконец, движением фокусника Джон развернул перед нами китайскую газету. И правда, на первой странице фотография какого-то крупного деятеля. Возможно, жирными иероглифами над портретом было указано его имя…

Виктора начал разбирать смех. Пришлось незаметно хлопнуть его по спине.

— Молчи. Человек по твоей прихоти с утра колесил по всему штату. Имей совесть.

Я взял свежую прессу. Трижды поблагодарил Джона. Жадно пробежал глазами первую страницу. Виктору дал внутренние полосы.

— Ая-яй, — Шлейкин закачал головой, рассматривая фотоснимки. На них люди вброд переходили улицу, — кажись, наводнение.

— Это очень плохо? — встревожился Джон.

— Нормально, — отвечаю. — Обычное явление.

Джон деликатно ждал, пока мы ознакомимся с заголовками.

— Все в порядке? Нет ли еще плохих новостей из России?

— Нет, — говорим, — в стране все хорошо.

— А этот человек, — указал Джон на портрет то ли генерального секретаря ЦК КПК Чжао Цзыяна, то ли председателя КНР Яна Шанкуня, — лучше Горбачева?

— Трудно сказать, — отвечаем. — Все так непонятно.

— А как вы думаете, — Джон вновь показал на фото китайского лидера, — он способен вывести Советский Союз из коммунистического тупика?

— Этот? Ни за что, — без сомнений, твердо говорит Виктор.

— Аты, Серж, как считаешь? Он может возглавить Россию?

— В ближайшее время — вряд ли, — отвечаю честно. — Хотя в будущем не исключено.

Мы бродим по городу. Подолгу и бесцельно рассматриваем витрины магазинов. В кафе вдыхаем запах незнакомых ароматов. Извиняемся и уходим, когда к нам обращаются бармены, продавцы, официанты. У каждого с собой по нескольку долларов. Это дневная норма на питание. Надо расходовать их так, чтобы на сэкономленные деньги купить родне подарки. Еще обещаны сувениры друзьям и коллегам.

С утра меня тревожит вопрос. Где стодолларовая купюра? Перерыл весь чемодан. Куда дел, не могу вспомнить. На таможне несколько раз ее перепрятывал. В конце концов с перепугу забыл, куда сунул. Может, потерял? Очень рассчитывал на эти деньги. С таким трудом добыл их у фарцовщиков. Дочь просила купить магнитолу. Жена — косметику. Меня устроили бы настоящие американские джинсы. Если деньги утеряны, остается лишь без толку разглядывать заморские прилавки. Заходим в магазин радиоаппаратуры. От изобилия разбегаются глаза. Об этой технике мы только читали: «Сони», «Панасоник», «Филлипс», «Грюндик». Какой-то кореец бросается к нам. Спрашивает, что желаем приобрести.

— Все!

Кореец улыбается:

— Серьезно?

— Йес, — говорит Виктор. — Только денег нет ни хрена.

Кореец не понимает. Он кивает и улыбается. Виктор, не отрываясь, уставился на черную магнитолу с цветными лампочками по всему корпусу. Продавец тут же ее включает. Музыка гремит на полную мощность.

— Хорошая вещь, — кричит Виктор. — Сколько?

— Восемьдесят долларов, — говорит кореец. Дублирует сумму на калькуляторе.

Виктор чуть не поперхнулся:

— Сумасшедшие деньги. Ты видел, Серж?

— Экспенсив, — говорю я.

Кореец начинает делать какие-то расчеты. Объясняет, если возьмем две магнитолы, он отдаст по пятьдесят. Мы отказываемся. Направляемся к выходу. Кореец показывает: можно по сорок, но мы за горло душим весь его бизнес. Выходим на улицу. Продавец снова нас останавливает. Спрашивает, почем же мы хотим?

— По двадцать, — говорю я, чтобы отвязался.

— Вы — сумасшедшие.

— Нет, мы просто бедные.

— Спроси, — шепчет Виктор, — ему матрешки нужны? Ложки, птицы счастья, расписные доски? Скажи — настоящая хохлома.

Я кое-как перевожу.

— Нужны. Очень нужны, — говорит кореец, — доллары.

Мы удаляемся. Медленно бредем вдоль улицы. Подумаешь, еще одно мелкое унижение. Ничего, привыкли.

— Что мы… — приободряю Виктора. — Народные артисты СССР, к примеру, селятся за границей исключительно в дешевых номерах. Знаешь, чем питаются? Хлебом и консервами. Я читал. Разогревают их горячей водой в санузлах.

— У тебя есть консервы? — с надеждой спрашивает Шлейкин.

— Наши знаменитые ученые, литераторы, спортсмены покупают вещи только на распродажах. Торгуются всюду до последнего цента. Что говорить о нас?

Сзади кто-то дергает за рукав. Оборачиваюсь. Снова наш кореец.

— Эй, русские, — я согласен. Берите два по двадцать. Недостающую сумму я сам доплачу. Это презент.

Не сговариваясь, мы с Виктором прибавляем шаг. Затем резко срываемся с места. Мы бежим подлинной и малолюдной американской улице. Советский журналист. И советский полицейский. Что хорошо — пустые карманы способствуют легкому и быстрому движению.

— Сумасшедшие русские! — кричит нам вслед кореец.

Ближе к центру переходим на шаг. Здесь народу побольше.

Прохожие то и дело оглядываются на Виктора. Еще бы.

Первый милиционер на улице американской глубинки. Многие пытаются заговорить. О чем-то спрашивают. Виктор не понимает. Американцам это нравится еще больше. Шире улыбки, громче приветствия. Настоящий русский! Лишь однажды услышали родную речь.

На центральной улице — немолодая еврейка с тяжелым фотоаппаратом «Зенит» на шее тащит на плечах четырехлетнего внука. Пыль, жара, а тут еще мелкий орет на всю стрит:

— Баб, купи айс-крим! Баб, купи айс-крим!

Бабуля не выдерживает. Рывком сбрасывает пацана на тротуар:

— А ты знаешь, сволочь, что есть такое слово: пли-и-з?

Ребенок в слезы. Вдруг бабушка заметила Шлейкина. Сказала по привычке:

— Заткнись, чайлд. А то дядя милиционер заберет.

— Заберу, — строго пообещал Виктор.

Только в этот момент бабуля сообразила: в городе настоящий советский милиционер?! Она всплеснула руками. Бросилась к Виктору. Обнялись. Расцеловались. Оказывается, Сара Абрамовна несколько лет назад приехала из Одессы. Живет здесь с дочкой и «этим паразитом».