Последний выезжал на заседание совета директоров, но согласился подобрать Мэя на Пикадилли-Серкус и довез его на своем лимузине до угла Гайд-Парка. Блестящий черный «роллс-ройс» напоминал о канувшем в Лету довоенном шике. Он плавно подкатил к стоянке под громадным плакатом «Рвись к победе!» на фасаде магазина «Суон и Эдгар». Водитель в черно-красной ливрее, цветах семейного клана, распахнул перед детективом переднюю дверцу. Ренальда лежал на заднем сиденье, вытянув вперед беспомощные ноги в металлических шинах.

– Я заказал телефонный разговор, чтобы вечером побеседовать с советом директоров в Афинах, – объяснил Ренальда после того, как они представились друг другу. – До соучредителей дошли слухи о наших неприятностях, и они требуют гарантий. Я был единственным, кто убедил их в том, что нам следует пойти на столь рискованное предприятие. Наши люди, мистер Мэй, консервативны. Им не нравится мой спектакль, но импонирует мысль о доходе, который он может принести. Мне предстоит заверить их, что нам никоим образом не угрожает так называемая моральная диффамация. На страницах ваших газет появляются сообщения, прозрачно намекающие на то, что мы навлекли беду на самих себя и получаем по заслугам, привнеся в достославный театральный мир Британии привкус континентальной сексуальности. В действительности же ваши журналисты, со свойственной им обезоруживающей уклончивостью, постулируют, что мы – нежелательные иностранцы.

– Не все разделяют мнения этих газет, – ответил Мэй, откинувшись на спинку роскошного кожаного сиденья. – Раз уж вы сами подняли этот вопрос, позвольте поинтересоваться, кто же ваши недоброжелатели.

Ренальда холодно взглянул на него поверх очков без оправы.

– Не припоминаю, что обсуждал своих недоброжелателей с вашим напарником.

– Прошу прощения, но вы управляете компанией, отважившейся, по мнению «Таймс», выйти на рынок, о котором почти ничего не знает. Известно, что ваш отец отличался жесткостью в ведении переговоров, а вы заявили мистеру Брайанту, что на него похожи. Поэтому нетрудно предположить, что вы могли задеть чьи-то интересы. У ваших конкурентов могут быть вполне резонные основания провалить ваше предприятие.

– Уверен, так и есть, – невозмутимо согласился Ренальда, – но распри моего отца меня не касаются. Вы меня недооцениваете. В конце двадцатых за компанией моего отца числилось мало активов. Долги обратили в акции, которыми все еще владеют другие члены правления.

– Что они думают насчет ваших планов уйти из корабельного бизнеса?

– Большинство считают меня дальновидным.

– Большинство, но не все?

Ренальда снял очки и вздохнул:

– Членов совета я знаю много лет. Вы не там ищете. – Какие-то интонации в его голосе наводили на мысль, что это не совсем так.

– Эта неделя для вас крайне важна, – произнес Мэй, глядя, как мимо проплывают серые, заколоченные досками окна «Селфриджа».

– Это высшая точка долгосрочного проекта, разрушить который не смогла даже мировая война. Моя мать была натурой независимой, но дом моего отца был для нее тюрьмой. Сириус не разрешал открывать шторы, поскольку солнечный свет мог причинить вред его коллекции картин. Когда я был мальчиком, моя мать часто исполняла музыку Оффенбаха и танцевала – одна в пустых затемненных комнатах. Только тогда она ощущала себя поистине счастливой.

«Роллс-ройс» остановился перед светофором. Красные, желтые и зеленые линзы были замаскированы черной лентой, сквозь которую светящимися крестами проглядывали сигналы.

– Допустить ошибку для меня – непростительная роскошь, мистер Мэй. Слишком много людей за мной наблюдают.

– Кто, ваши директора? Конкуренты?

– Существуют и другие, более близкие люди. – Казалось, Ренальда готов был сказать что-то еще, но вовремя осекся.

– Возможно, нам удастся выйти на след недоброжелателей, на которых вы не можете выйти, – предположил Мэй. – Но вы должны сообщить нам имена тех, кого подозреваете.

– Это дела семейные, – подвел черту Ренальда. – Если вы не в состоянии защитить мою компанию, мне придется позаботиться об этом самому. Я не доверяю вашим государственным чиновникам. Они охотно берут мои деньги и чего только не обещают, а потом ничего не делают.

«Уж не дал ли Ренальда взятку чиновникам из управления лорда-гофмейстера», – подумал Мэй.

– Наверное, ты прав, – сказал он позже своему напарнику. – Андреас Ренальда что-то скрывает.

– Вероятно, мы задаем ему не те вопросы, – предположил Брайант. – Надо побольше разузнать про его семейство.

– Возможно, мне удастся получить доступ к документации компании, но это займет несколько дней.

– Я отнюдь не имею в виду официальные бумаги. Меня больше интересует, где Ренальда вырос, что представляли собой остальные члены семьи, что о нем думают соседи.

– Не понимаю, как это может помочь, – произнес Мэй.

– Не понимаешь? Да, пожалуй, не понимаешь. Я где-то читал, что Андреас Ренальда вырос на небольшом южном островке, по-моему Санторини. Разве не любопытно, что он избрал такой необычный способ прославить семью – финансируя постановку спектакля, пародирующего мифологию своей родины? Приятель моего дяди – тот, что работает в «Таймс», – написал об империи Ренальды статью, но началась война, и ее завернули. Похоже, Ренальда не скупился, делая пожертвования на военные расходы.

– Ты мне так и не сказал, что у тебя на уме.

– Потерпи еще чуть-чуть. – Брайант выбил трубку и прищурился. – Я должен быть абсолютно уверен.

– Артур, эту неделю не назовешь обычной, но даже в худшие времена…

Сидней Бидл просунул голову в дверь.

– Тут кто-то пришел и хочет видеть вас обоих.

Он распахнул дверь, и в кабинет вошла сержант Глэдис Фортрайт. Она выкрасилась в блондинку и подстриглась в стиле кинозвезды Элис Фэй. Брайант выскочил из-за стола и положил руки на плечи женщины-полицейского.

– Фортрайт! Пропади пропадом мои старые носки! Что тебя опять сюда принесло? Тебе же самое время наводить уют где-то на ферме!

Сержант сняла куртку и перчатки и бросила их в угол.

– Меня доконала дорога сюда. Поезда не ходят. Ночь проспала на станции в Четеме. – Она вздохнула. – Ну ладно, хоть не пришлось рассылать приглашения на свадьбу. Вот была бы морока возвращать подарки.

– Что случилось?

– Да он сыграл отбой.

– Совершеннейший ублюдок, – возмутился Брайант, едва скрывая радость в голосе. – А какую причину он назвал, позволь узнать?

– Ну, войну, конечно. Нехорошо, говорит, думать о себе, когда людям вокруг так трудно. Не надо, дескать, рожать детей в столь смутное время и так далее и тому подобное. Ведь это я хотела оформить наши отношения. Думала, вдруг умру незамужней. Мы отправились за город к его родителям, почти без бензина, и, наверное, я слишком много говорила о работе. Поругались, но в конце концов пришли к соглашению. Он обещал не упоминать о своей работе в полиции, пока я не начну говорить о своей работе в отделе. Но не могу я жить там, где мне нечего делать, я что, эвакуированная? В итоге позвонила в отдел и поговорила с мистером Бидлом. Хотела предупредить, что возвращаюсь.