Я, судорожно вздохнув, поспешно позвонила Кате – мы общались по несколько минут почти каждый день, просто обозначить, что мы есть друг у друга. И когда она ответила (в трубке слышались меканье коз и детские голоса), я попросила:

– Кэти, ты можешь узнать у Александра Даниловича, все ли в порядке с Мартином? Мы больше месяца не виделись…

– Конечно, спрошу, – отозвалась Катя. – Но только когда он сам появится или позвонит, Марин. Я его сама не хочу беспокоить…

– Понимаю, – вздохнула я немного разочарованно. Стянула с головы шляпу, стала обмахиваться ею.

– Но могу на барона зерно рассыпать, хочешь? – продолжила Спасская. – Я как раз тут балуюсь на столе в саду, пока дети в песочнице возятся.

– Хочу, – проговорила я, и почти сразу же раздался дробный стук зерна по дереву. Для гадания использовались разные семена и злаки, разных цветов, большие и маленькие, которые означали каждое что-то свое – и при рассыпании образовывали на столе знаки, которые и читались гадающим.

– Он жив, Марина, – сообщила подруга. – Рядом с ним любящая женщина. Смерть ходит вокруг, но над ним нет у нее власти, пока он сам не уступит ей. И, – добавила она, – вы очень скоро увидитесь.

Я едва заметно выдохнула.

– Спасибо, Кэти…

В трубке загомонили дети – и Катя долго и обстоятельно что-то им отвечала, уговаривала кого-то попить, а кого-то не совать в рот улитку. Я слушала этот бардак, почти засыпая, и думала – неужели и мне подобное предстоит? Как вообще женщинам хватает терпения целый день заниматься детьми? Или терпение выдается при родах вместе с младенцами?

«Люк ведь так и не узнал, что у нас будет двое детей».

– Подожди, – сказала Катя, прерывая мою нервную дрожь, которая мгновенно прогнала сон. – Сейчас на тебя расклад сделаю. Что тебя окружает, что ждет.

Раздался стук падающих зерен и в телефоне воцарилось настораживающее молчание.

– Что? – с тяжелым предчувствием поинтересовалась я. – Опять смерть рядом?

«А если бы ты в прошлый раз серьезнее отнеслась к предсказанию Кати, может, и Люк был бы жив…».

Я тихо застонала сквозь зубы. Мысли эти ядом разъедали меня, и не было от них спасения.

– Нет, смерти рядом нет, – ответила Катерина. – Не хотят зерна говорить. Черный анис ложится змеем, кусающим себя за хвост. Это бесконечность, а еще знак великой тайны и запрет спрашивать. А пшено приняло очертания открытого глаза.

– И что это значит? – веки у меня снова начали слипаться.

– Не знаю, Мари, – с недоумением откликнулась она. – Что угодно может значить. От «смотри на змею» до «взгляд в бесконечность» или «раскрытие тайны». Я после запрета не рискну сегодня повторять, а то и отдачу можно получить за настойчивость.

Я посмотрела на свои брачные браслеты и горько улыбнулась.

«Похоже, даже зерна понимают, что будущего у тебя нет».

Мы с Катей попрощались, и я так и осталась сидеть, откинувшись на ствол и глядя в серое небо сквозь ветви деревьев. Дрема наступала, и я уже не понимала, что вижу, засыпая под чуть усилившийся ветерок.

«Марина».

Я вздрогнула и распахнула глаза. Метрах в трех от меня колыхалась трава – там ползли змеи, два ужика с желтыми пятнышками по бокам головы.

– И тут змеи, – пробормотала я.

Охранники обеспокоенно пошевелились, но, разглядев, что гады не ядовитые, не стали подходить. Ветер шевелил подол платья, касался плеч, ужи целеустремленно ползли в сторону моря, но, уже почти миновав мои вытянутые ноги, вдруг застыли и подняли головы, настороженно глядя на меня черными глазами-бусинками и стрекая языками.

– Вы ползите, ползите, куда вам надо было, – посоветовала я, на всякий случай подтягивая ноги к себе и лениво разглядывая змей. Они неподвижно смотрели на меня. – Я вас не очень-то люблю, знаете ли.

Я их не боялась, даже ядовитых – если укусят, мне ничего не будет. Но это не отменяло легкого чувства отвращения. Как-то в поместье Байдек я видела, как большой черный уж, раза в три больше этих малышей, заглатывал живую лягушку, и с тех пор змей я старалась избегать. Поля этим пользовалась – с хохотом совала мне ужей, которые сворачивались в кольцо, раззявляли пасть и притворялись дохлыми, а я визжала и ругалась.

И сейчас взвизгнула – потому что одна из змеюшек молниеносно скользнула вперед, к моей ноге, поднялась по ней, по платью к животу, – и я даже дернуться не успела, как она свернулась там кольцом и застыла, мирно положив голову мне под грудь.

– Ну здравствуйте, – растерянно сказала я, наблюдая, как второй уж неторопливо ползет следом и тоже располагается на животе, как-то хитро переплетаясь с товарищем. – Восхитительная наглость.

«Марина».

Я дернулась, посмотрела по сторонам. Посмотрела на свои руки. Они дрожали.

– Марина Михайловна, – проговорил Осокин, выдергивая меня из близящейся истерики, – вам помочь? Убрать змей?

Я медленно покачала головой, зажмурилась. Слуховые галлюцинации в моем состоянии – норма. Когда умерла мама, мне тоже то и дело чудился ее голос.

Погладила одного из ужиков по голове – он зашевелился, потерся мордой о мой живот. Змеи были теплые, сухие, кусаться не бросались, а на попытки убрать их в сторону послушно опускались на траву и упорно ползли обратно ко мне, забираясь на живот и нежась там, как котята, так что в результате я плюнула, посмотрела на часы – до обеда было еще полчаса – и снова закрыла глаза.

Но подремать опять не удалось. Вдалеке загрохотала канонада, и я неловко поднялась, совсем забыв про ужей – они соскользнули на землю и, укоризненно покачав головами, поползли в сторону моря.

Я проводила их взглядом и встала лицом к фортификациям, попыталась прикинуть, где на этот раз атакуют. Звук шел далеко справа, то есть нападение происходило на крепости, расположенные ближе к границе с Рудлогом. Туда я дай боги доберусь только завтрашней ночью.

Только бы это снова был короткий налет. А не сигнал о том, что иномиряне переходят в полномасштабное наступление.

Мелькнула мысль подняться на башню и посмотреть – но что тут увидишь с такой низкой и плотной облачностью?

Гвардейцы подошли ко мне – выражение лиц у них было хмурым, тревожным.

– Нужно бы идти в замок, Марина Михайловна, – вполголоса сказал капитан Осокин, и я кивнула, направляясь с дорожки в сторону опушки, чтобы сократить дорогу и, пройдя сквозь полосу молодого редкого леска, выйти на луг, окружающий Вейн. Люди у входа в замок тоже прекратили разговоры и напряженно смотрели в сторону фортов.

Мы, сделав шагов пятьдесят по высокой траве, растущей между маленькими, ниже моего роста, молодыми дубками и сосенками, вышли на луг – до входа в замок оставалось метров сто, когда сверху, над Вейном, что-то мелькнуло, и я остановилась, задирая голову. Вдруг от крыльца раздались крики, заскрежетала и оглушительно плюнула огнем пушка на башне, и вслед за ней заговорили другие, подняв дула к серому небу. Завизжала сирена, люди у входа бросились – или заковыляли, поддерживаемые персоналом, – к дверям.