— По всей видимости.

— Понимаю. Это не то же самое, что «да», верно?

— Не исключено, что он был убит своим сообщником. Полиция рассматривает эту версию, но они не надеются что-нибудь выяснить. На данный момент нет никаких улик, которые противоречили бы версии о самоубийстве.

— Но вы не верите, что это было самоубийство.

— Не верю, но это не имеет значения. Вчера вечером я провел с Терменом несколько часов и добился того, чего вы от меня хотели. Он признался, что убил вашу сестру.

— Неужели?

— Да. Он пытался свалить большую часть вины на своего сообщника, но признался, что тоже приложил к этому руку. — Я решил немного погрешить против истины. — Он сказал, что почти все время был без сознания. А ее сразу же ударили по голове, и она ничего не чувствовала.

— Хотелось бы верить.

— Я должен был встретиться с ним вчера после обеда, — продолжал я. — Надеялся добиться от него полного признания, а если не выйдет, то хотя бы записать наш разговор и передать запись полиции. Но прежде чем я успел это сделать…

— Он покончил с собой. Что ж, могу сказать одно. Я рад, что нанял вас.

— Да?

— Вы ведь не будете отрицать, что ваше расследование заставило его это сделать?

Я подумал.

— Пожалуй, да.

— И я еще рад, что все закончилось именно так. Это куда проще, чем долгое судебное разбирательство, да и грязи меньше. К тому же преступники часто выходят сухими из воды, верно? Даже когда все знают, что они виновны.

— Случается.

— А даже если и нет, то либо получают небольшой срок, либо хорошо себя ведут в тюрьме, становятся примерными арестантами, и через четыре-пять лет их досрочно выпускают. Нет, я более чем удовлетворен, Мэттью. Я вам что-нибудь должен?

— Думаю, что это мне придется вернуть часть денег вам.

— Не говорите глупостей. Не смейте ничего мне возвращать, я все равно не возьму.

Раз уж разговор зашел о деньгах, я сказал, что он может возбудить дело о наследовании имущества сестры и о получении страховки.

— По закону человек не должен извлекать выгоду из преступления, которое совершил, — объяснил я. — Если Термен убил вашу сестру, он не может быть ее наследником или получить страховку. Я не знаю условий завещания вашей сестры, но полагаю, что, если он будет исключен, все переходит к вам.

— Думаю, да.

— Официально он в ее смерти не замешан, — сказал я. — И теперь ему не предъявят никаких обвинений, потому что он мертв. Но полагаю, вы можете возбудить гражданский иск, а там порядки не такие, как в уголовном суде. Например, я мог бы в своих показаниях рассказать о нашем разговоре с ним накануне его смерти. Это, конечно, будет показание с чужих слов, но его могут принять во внимание. Поговорите со своим адвокатом. В таком деле, кажется, необязательно доказывать вину так же неопровержимо, как в уголовном суде. По-моему, там другие требования. В общем, я уже сказал — поговорите со своим адвокатом.

Он немного помолчал, потом сказал:

— Вряд ли я стану это затевать. Куда пойдут эти деньги, если я оставлю все как есть? Сомневаюсь, чтобы он изменил свое завещание после смерти Аманды. Вероятно, все должно было остаться ей или же его родным, если она умрет раньше его. — Он кашлянул, потом взял себя в руки. — Я не хочу судиться с его сестрами, кузинами и тетушками. Пусть деньги достанутся им. Какая разница?

— Не знаю.

— У меня больше денег, чем я успею потратить. Время для меня дороже денег, и я не желаю терять его в суде и в адвокатских конторах. Вы меня понимаете?

— Конечно.

— Вы можете подумать, что с моей стороны это какое-то чистоплюйство, но…

— Нет, — сказал я. — Я так не думаю.

В половине шестого я отправился на собрание во францисканскую церковь, что у вокзала Пенсильвания-Стэйшн, сразу за углом. Публика представляла собой любопытную смесь: рядом сидели живущие за городом служащие в приличных костюмах и опустившиеся пропойцы, только начинающие приходить в себя после запоя. Но ни тех, ни других это, кажется, не смущало. Во время обсуждения я поднял руку и сказал:

— Сегодня мне весь день хочется выпить. Я попал в такое положение, что ничего не могу сделать, хотя чувствую, что сделать что-то надо. Все, что мог, я уже сделал, и то, что получилось, всех устраивает, но я алкоголик и хочу, чтобы все было идеально, а так никогда не бывает.

Я вернулся в отель, и мне сказали, что два раза звонил Ти-Джей. Номера его телефона у меня не было. Я пошел в бар «Армстронг» и съел миску черных бобов с красным перцем, а потом успел к восьми тридцати на собрание в церкви Святого Павла, посвященное Ступеням. На этот раз мы были на Второй Ступени — это когда нужно поверить, что есть некая сила, которая сильнее нас и которая вернет нам разум. Когда очередь дошла до меня, я сказал:

— Меня зовут Мэтт, я алкоголик, и я знаю про эту высшую силу только одно — она творит чудеса, но пути ее неисповедимы.

Я сидел рядом с Джимом Фейбером, и он шепнул мне, что, если вдруг так случится, что на услуги детективов не будет спроса, я всегда могу устроиться сочинителем билетиков на счастье для лотерей.

Какая-то женщина по имени Джейн сказала:

— Если нормальный человек встает утром и видит, что у его машины спустило колесо, он звонит в техпомощь. А алкоголик звонит в Лигу предотвращения самоубийств.

Джим многозначительно толкнул меня в бок.

— Это ко мне не относится, — сказал я ему. — У меня нет машины.

Когда я снова вернулся в отель, мне опять передали, что звонил Ти-Джей, но я по-прежнему никак не мог с ним связаться. Я принял душ и улегся в постель. Только я задремал, как зазвонил телефон.

— Вас никак не поймаешь, — сказал он.

— Это тебя никак не поймаешь. Только передаешь, что звонил.

— Да вы же сами в прошлый раз были недовольны, что я ничего не просил передать.

— Ну, сегодня ты попросил, но я же не знаю, как с тобой связаться.

— То есть вы хотите знать, по какому номеру мне звонить?

— Вот именно.

— Ну так у меня нет телефона.

— Я так и думал.

— Ага, — сказал он. — Ну ладно, что-нибудь придумаем со временем. Дело вот в чем — я нашел того, кого искал.

— Сутенера?

— Ага. И набрал полные уши дерьма.

— Ну, выкладывай.

— По телефону? Ну, могу, если вы велите, только…

— Нет.

— Потому что дельце-то, кажется, пахнет жареным.