– Князь! Князь Юрий Дмитриевич! – побежал по берегу шепоток узнавания.

Многие смерды стали низко кланяться, другие кинулись в лагерь галичан предупредить о появлении заволочского правителя. И потому княжичи встретили отца достойно: опрятно одетыми и стоя перед проходом к бивуаку, окруженному в несколько рядов плотно составленными телегами.

– Доброго здоровья, батюшка, – дружно поклонились братья. – Какими судьбами ты оказался в нашем лагере?

– Разве не вы сами меня о начавшейся войне упредили? – достаточно сурово переспросил князь. – Али полагали, я при сем известии в норку спрячусь и стану ждать, каково оно все сложится и как меня Москва в собственном доме бить станет? Нет уж, дети! Коли война неминуема, ее лучше в чужом краю и на чужих лугах вести, чужие поля вытаптывать, а не свои угодья травить. Ныне же распорядитесь, чтобы холопы добро собранное перебрали. Все надобное в походе оставляйте здесь, а возки с добычей и рухлядью всякой слуги пусть на ладьи закатывают и в Кострому отправляют. Обратным путем корабельщики сюда коней походных повезут и броню. Я нанял пять ладей, дня за три должны управиться. – Князь немного выждал и вопросительно вскинул брови: – Чего ждете?

– Никон! Мамайка! Третьяк! – спохватившись, братья стали звать к себе дядек и холопов. – Добычу проверьте! Лежкие припасы с собой, портящиеся на тот берег. Кошму и полотно оставляйте, все остальное в Кострому…

Юрий Дмитриевич, оставив детей распоряжаться – пусть привыкают в ратном деле командовать, – двинулся дальше, прошелся по выстроенному ими лагерю. Одобрительно кивнул: молодцы, мокнуть и мерзнуть не стали. Вроде как для привалов не снаряжались – однако же выкрутились, подручным барахлом обошлись.

Умение устроиться с удобством в любых условиях – мастерство немаловажное. Хорошо отдохнувший воин вдвое сильнее уставшего, а сухой и сытый – не сляжет с легочной сухотой и не станет мучиться болями в суставах.

Мелочь – но из таких вот мелочей успешные походы и складываются.

– Первая ладья отчалила, батюшка, – неслышно подкрался к князю Василий.

– Хорошо, сынок… – Юрий Дмитриевич повернулся, окинул его взглядом, улыбнулся, а затем порывисто обнял: – Как же я по вам соскучился!

Похлопав высокого и плечистого, крепкого как скала княжича по спине, именитый воевода отстранился и кивнул:

– Ну, рассказывай. На карачун с Москвой была дружба, а теперь внезапно война. Что случилось?

– Ведьма московская сбрендила, отец! – горячо выдохнул Василий. – Вроде как улыбалась, говорила ласково, подарок твой с благодарностью приняла. А потом вдруг как завизжит! На меня кинулась, словно взбесившаяся кошка, уж не знаю, как не исцарапала. Сорвала пояс мой, стала орать, что он твоего батюшки, что он краденый, что я его у деда украл. Она назвала меня вором, отец! Прилюдно вором облаяла! – горячась и увлекаясь, все громче и громче рассказывал княжич. – Словами площадными меня поносила; тебя, братьев, весь наш род звенигородский! – Он вдруг осекся и с подозрением спросил: – Ты меня слышишь, отец?

Но Юрий Дмитриевич пропустил мимо ушей и этот вопрос.

Он хотел прервать сына сразу, едва тот оскорбил Софью, – но по привычке, оставшейся еще с тех давних времен, когда они с княгиней воровали у судьбы счастье, ловя его краткими минутами на сеновале в часовне, по этой въевшейся в кровь привычке испугался, что своим заступничеством сможет выдать их связь. И память вернулась, снова ударив по душе ощущением горячих губ на своих устах, прикосновениями к бархатистой коже, сладострастным безумием объятий…

– Отец, ты меня слышишь?

Юрий Дмитриевич вздрогнул, пригладил голову и кашлянул:

– Да, сынок. Я полагаю, Ярославским трактом на Москву идти нельзя. Ты его уже разорил, отношение людей будет недоброе, и дружину прокормить непросто. Посему отсель мы двинемся на Владимир и от него вверх по Клязьме. Я уже отправил туда корабли с припасами, пушками и снаряжением. По воде путь быстрее, через три недели в условленном месте встретимся, подкрепимся и отдохнем…

Как бы звенигородский князь ни любил великую княгиню, какой бы тоски по Софье ни испытывал – но он все равно оставался лучшим воеводой могучей, непобедимой Руси. И дело свое исполнял отлично.

* * *

Москва в эти самые дни дружину для похода еще даже не собрала.

Да, конечно – войну галичанам она объявила еще задолго до того, как Юрий Дмитриевич только узнал о случившейся ссоре. И даже получила согласие на праведный поход ото всех знатных русских родов, весьма удачно собравшихся на торжество. Но вот незадача: в походе надобны палатки или юрты, дабы пережидать непогоду и держать в сохранности снаряжение, надобны оружие и броня, нужны все здоровые холопы удельных дружин, да по паре заводных лошадей и хотя бы по паре сотен стрел на каждого ратника. Надобны лубки и мох для раненых, сушеное мясо и мука для здоровых, ратовища, овес, наконечники, подковы…

Разве кто-нибудь сие на свадьбу с собой повезет?!

На свадьбу берут подарки для молодых, шубу самую лучшую для себя, посох и шапку бобровую, нескольких слуг и самых доверенных холопов. Пусть и оружных – мало ли что? Но все едино без брони. В броне ведь полтора-два пуда веса. Так просто, на всякий случай – не натаскаешься.

Посему, получив повеление готовиться к походу, бояре и князья отослали в свои уделы и поместья повеление всем своим детям боярским и холопам исполчаться: собираться, снаряжаться и в столицу выступать. Но покуда приказ в дальние уделы добрался, покуда приказчики снарядили обоз – дело подошло к распутице. А в распутицу никто, знамо, в дорогу не отправляется.

Сиречь – некоторые отряды из ближних к Москве поместий в первые недели после призыва в столицу все-таки явились. Но из дальних мест – даже и не выступили. Дружины рязанские, воротынские, курские, севские, тверские и тульские стали подходить к столице токмо в середине апреля…

Многоопытный князь Юрий Дмитриевич к сему времени уже успел дойти почти до Владимира и вполне мог оказаться под стенами Москвы даже раньше припозднившихся к ратному сбору московских ополченцев.

Сообщения, присланные воеводами с Владимирского тракта, зачитывались стряпчими на заседании Боярской думы, давая знать мудрым боярам, как складываются дела во внезапно начавшейся войне:

– Воевода Баглаевский сообщает, что две недели тому прошла дружина галицкая через его селение, числом примерно в тридцать сотен, с обозом своим с припасами, стояли на окраине. Хозяева многие в схроны лесные убежали, однако же дворов разоренных нет. – Стряпчий в суконном колпаке и длинном кафтане, опоясанный пеньковой веревкой с подвешенной к ней чернильницей, отложил свиток, развернул другой: – Приказчик Шуйский отписывается, что прошла дружина галицкая через поместье десять дней тому, числом тридцать сотен без малого, потравили пастбища многие, иного убытка нет. Воевода Суздальский отписывает, прошли скорым шагом галичане, числом тридцать сотен, с малым обозом и дозорами. Луга съели, купили лошадей свежих пятнадцать голов, взамен девять обезноживших оставили…