— Водки, — ответил Трихтер. — Мы бедные путники, и у нас вот уже пять минут маковой росинки во рту не было.

— Мужа нет дома, — ответил голос.

— Нам и не надо вашего мужа, нам надо водки.

— Подождите.

Спустя минуту какая-то полусонная старуха открыла дверь и появилась на пороге с зажженной свечой в руках, усиленно моргая глазами. Она поставила свечку на стол, около нее поставила два стакана, подошла к шкафу и принялась шарить в нем.

— Ну, вот тебе и раз! Тут больше нету ни капли, — сказала она. — Муж затем и поехал в город, чтобы запастись товаром… А, вот! Погодите-ка, тут, кажись, осталась водка.

И она поставила на стол бутылку, на две трети опустошенную.

— Да тут и четырех рюмок не будет! — проговорил Трихтер с ужасной гримасой. — Что же это такое? Капля воды в пустыне. Но что же делать, выпьем, что есть.

Они проглотили ничтожную порцию одним махом, расплатились и с бранью вышли.

Старуха, прежде чем снова улечься, начала прибираться в комнате, и пока она возилась, вернулся ее муж.

— Ты что же это, старуха, не спишь? — спросил он.

— Да пришли двое студентов, пьяные, разбудили меня, заставили подать водки.

— Какой водки? Водки у нас не было, — говорил муж, снимая с себя разные узлы и сумки.

— Как не было? — ответила кабатчица. — Вот тут в бутылке еще осталось.

Муж уставился на пустую бутылку.

— Так это самое они и выпили? — спросил он.

— Ну да, — ответила жена.

— Несчастная! — крикнул он, хватая себя за волосы.

— Что ты?

— Да ты знаешь ли, что ты дала им?

— Что дала? Водку!

— Крепкую водку!

Оказалось, что неосторожная кабатчица угостила молодых людей разведенной азотной кислотой. Услышав восклицание своего мужа, она вся позеленела.

— О, Господи, ты, Боже мой! — бормотала она. — Я уж спала… Ночь ведь была… Я наливала, а и сама не видела чего…

— Ловко мы с тобой влопались! — отозвался муж. — Теперь эти молодые люди либо умерли, либо лежат и корчатся где-нибудь на дороге, а нас с тобой и прихлопнут за отравление.

Старуха разразилась рыданиями и хотела было броситься на шею своему мужу, но тот свирепо оттолкнул ее.

— Реви, реви, теперь! Это нам послужит впрок… Экая Разиня! Не могла разобрать, чего даешь. Ну, что делать? Бежать, что ли?… Поймать… Эх, недаром дядя все отговаривал меня сорок лет тому назад, чтобы я не женился на тебе.

Не будем распространяться о том, какую горестную ночь провели эти Филемон и Бавкида. При первых лучах утренней зари Бавкида уже стояла у дверей своего кабачка, покорно выжидая своей участи. Вдруг она испустила пронзительный вопль. Она увидела двух… нет не людей, она увидела двух призраков, прямо шествующих к ней.

— Что такое? — с трепетом ужаса спросил ее муж.

— Они!

— Они? Кто они?

— Те самые, вчерашние.

— О, — простонал муж, падая на стул. Трихтер и Фрессванст, совершенно спокойные, полные простоты и достоинства, вошли и уселись за стол.

— Водки! — возгласил Трихтер. И он прибавил к этому:

— Такой же самой, вчерашней.

— Да, да, такой же самой, вчерашней! — подхватил Фрессванст.

Так прошло три или четыре дня посреди этих развлечений, которые, благодаря мощному изобретательному гению Самуила, постоянно разнообразились. Он умел извлекать из всего пользу: из леса и реки, из деревни и из замка, из науки и удовольствия, из мечты и из жизни.

Из Гейдельберга приходили известия, которые, в силу контраста, повышали радостное настроение в Ландеке. Один из фуксов тяжело захворал, как раз в то время, когда совершилось выселение в Ландек. Болезнь задержала его тогда в Гейдельберге. Как только он поправился, он тотчас же присоединился к своим товарищам. Он нарисовал самую мрачную картину покинутого Гейдельберга. Улицы были пустынны, лавочки не торговали. Мертвое молчание воцарилось над проклятым городом. Днем безмолвие, ночью тьма. Купцы печально затворяли свои лавки и оставались наедине со своими купчихами и товарами. Профессора, которым некому было читать лекции, со скуки принялись за диспуты между собой. И все эти науки профессоров, все сукна и материи купцов, все вина трактирщиков, вместо того, чтобы обращаться в мозгах, на плечах и в глотках грустно лежали и кисли в лавочках, на бездействующих кафедрах, словно тина в стоячем болоте.

Профессора и купцы, в конце концов, начали ссориться между собой, слагая друг на друга ответственность за эмиграцию. Зачем купцы обидели Трихтера? Зачем профессора подвергли осуждению Самуила? Приближалась минута, когда академическая кафедра готова была вступить в рукопашную с лавочной конторкою.

Все эти новости только удвоили воодушевление студенческого лагеря, а Самуил для того, чтобы все это отметить особым праздником, в тот же вечер устроил удивительный фейерверк, изготовлением которого он занимался уже три дня.

Он установил потешные огни на другом берегу Неккара. Нет ничего удивительнее и красивее этого зрелища ракет и бураков, отражающихся в воде, и огненных букетов, принимающих внизу вид перевернутого вулкана. Фейерверк удваивается, из одного выходит два: один в небе, другой в воде.

Весь Ландек собрался на берегу, кроме Христины и Гретхен. Но Самуил, умеючи, выбрал место, так что обе упрямицы, волей-неволей, должны были иметь у себя перед глазами огненную картину, которая была вся на виду и из замка, и из хижины.

Гретхен и в самом деле увидела огни. Она побледнела и пробормотала: — «что удивительного, что дьявол забавляется огнем». Она с испугом заперлась у себя в хижине и даже закрыла глаза руками, чтобы не видеть отблесков, озарявших окна и стены хижины. Все, что напоминало Самуила, приводило ее в ужас.

И Христину тоже пугало все, что напоминало Самуила. Привлеченная на балкон ярким светом фейерверка, она стояла там, раздумывая о необъяснимой сдержанности Самуила и об увлечении Юлиуса этой бурной жизнью.

Она была вынуждена признать справедливость того, что говорил Самуил о слабой и колеблющейся натуре ее мужа. В этом молодом мужчине оставалось еще много детского. Она была уверена, что в ту минуту он, очарованный фейерверком Самуила, с увлечением рукоплескал ему.

Христина чувствовала, что Юлиус отдаляется от нее. Что сделать, чтобы его удержать? Она решила сама в этом не принимать никакого участия. Но надежное ли это средство? Ведь если сама она не будет с ним, то как бы этим способом она не приучила его обходиться без нее. Он и привыкнет к той мысли, что жена сама по себе, а веселая жизнь сама по себе. Не лучше ли им быть всегда вместе? Не благоразумнее ли будет с ее стороны слиться с забавами и развлечениями своего мужа так, чтобы он не отделял их от нее?