Торганов показал на них рукой:

– Вон они. Можете стрелять.

– Я не убийца, – шепотом ответил Пал Палыч, оглядывая взглядом все пространство вокруг.

– Дичь только на лету бьют, – объяснил академик Локотков и махнул рукой Николаю: – Давай-ка, любезный друг, обратно в камыши загребай.

Лодка снова въехала в заросли травы и остановилась. И сразу же Торганов уловил посторонний звук, что-то прошуршало невдалеке, спаниель замер, потом раздался всплеск – все трое обернулись и увидели разгоняющегося селезня с изумрудной шеей. Утка начала быстро размахивать крыльями, побежала по воде и взлетела.

Локотков вскинул ружье и выстрелил. Подбитый селезень плюхнулся в озеро и забил крылом о воду. И сразу же вокруг захлопали десятки крыльев, из травы к небу рванули утки, несколько пронеслись прямо над лодкой. Пал Палыч выстрелил дважды, а потом грохнуло ружье академика.

Торганов продолжал сидеть.

– Кажись, промазал, – выдохнул академик и, посмотрев на Николая, удивился: – А ты чего не стрелял?

– Не успел.

Спаниель прыгнул в воду с кормы лодки и отправился искать сбитых птиц. Вскоре он вернулся с первой уткой, подстреленной его хозяином. Академик взял добычу и положил ее на дно лодки возле ног Торганова. Утка с изумрудной шеей была еще жива, и ноги ее мелко дрожали, словно она хотела убежать.

Спаниель принес, одну за одной, еще трех убитых птиц. Локотков удивился.

– Надо же, – сказал он, – я точно знаю, что промахнулся во второй раз. Стало быть, вы, Пал Палыч, трех двумя выстрелами взяли.

Шабанов промолчал, перезаряжая ружье.

– Ну, что – с почином нас, господа! – провозгласил академик. – А сейчас рекомендую скрытненько в другое место перебраться.

К полудню они настреляли два с половиной десятка уток и на том решили остановиться. Начался дождь.

– Мой рекорд – пятьдесят две утки за один день, – хвастался Локотков, когда они плыли к берегу. – Хотя утки – это так, развлечения ради. А вот на кабанов охотиться – там уж настоящий азарт! Меня как-то Брежнев на кабанов пригласил. Не меня одного, конечно, а почти весь президиум Академии наук. Военные там еще были. Потом уж за шашлыками обсуждали важные оборонные вопросы и задачи, вставшие в свете того момента перед советской наукой. Так Леонид Ильич тогда тридцать восемь кабанов подстрелил. Конечно, специально обученные люди выгоняли их на него персонально. Но и генсек наш был хорош – каждого с одного выстрела! А мне академик Келдыш или Александров, не помню уж кто, зная мое увлечение охотой, говорит: «Ты, Василий Ионович, не стреляй уж. Пусть многоуважаемый Леонид Ильич душу отведет».

Но я не удержался и тоже пальнул. Такого матерого кабана завалил!

Брежнев это оценил. Сказал мне:

«Молодец, наука! Вот таким же макаром неплохо спутники американские, чтобы с одного выстрела – и сбил, а!»

А я достойно ответил.

«Партия прикажет, – говорю, – не промахнемся, дорогой Леонид Ильич».

Хотя, если вы помните, я другими научными вопросами занимался. А шашлыки из кабаньей вырезки – такие, я вам скажу, были!

Торганов сидел на веслах, старался не смотреть в лодку, где кучей лежали подстреленные птицы. Самое обидное то, что он тоже стрелял – один раз, правда, но утку убил. Случайно, может быть, потому что не хотел этого, но попал. Теперь злился на себя.

Но душа болела не от этого: душу Николая грызло злобное предчувствие того, что затея с помилованием Татьяны Рощиной может провалиться.

Во вторник Николай вставил в мобильник новую сим-карту и связался с Шаминым. Они договорились о встрече в торгановской квартире. Николай поехал в город, но, будучи уже возле своего дома, получил ответный вызов от адвоката. Алексей Романович извинился и сказал, что у него срочная встреча, которую отложить никак нельзя. И объяснил:

– Может, сегодня кое-что выяснится в отношении хозяина того самого внедорожника – помните, я рассказывал о «Гранд Чероки»? Оказалось, что автомобиль был перепродан три года назад; я случайно встретился с новым владельцем – он ставил свою машину на автостоянке, которой пользуюсь и я. Так вот этот человек, описывая достоинства своей машины, сообщил, что приобрел ее у дипломата, который служит первым секретарем посольства в Белизе. Автомобиль продавал, разумеется, не сам дипломат, а кто-то из его знакомых по доверенности. Три года назад тот самый продавец, действовавший по доверенности, демонстрируя «Чероки» в каком-то дворе, показал на дом, в котором проживает тот самый дипломат. Узнав точный адрес дома, я поднял списки жильцов того дома, проверил фамилии, вплоть до девичьих большинства женщин. И узнал нечто поразительное.

– Что? – спросил Торганов.

– Потом расскажу. И еще в дополнение: в том же доме в одной из квартир зарегистрирована Оксана Суркис, проживающая вместе с одиннадцатилетним сыном – Денисом Владленовичем. Так что, вполне возможно, у меня сегодня не одна встреча будет.

Телефонный разговор закончился.

Торганов въехал во двор своего дома и остановился, так как поперек проезжей части стоял грузовик. Николай вынул из мобильного телефона сим-карту, спрятал ее в карман рубашки. После чего припарковал автомобиль Алисы у тротуара: ждать, когда грузовик освободит проезжую часть, бесполезно, тем более что до подъезда не более полусотни метров. Николай вышел из машины, направился к дому и сразу увидел двух парней в спортивных костюмах, которые шли навстречу. Поначалу он не обратил на них особого внимания – парни как парни, крепкие, правда. Но они двигались прямо на него и откровенно старались не замечать идущего навстречу человека, словно специально глядя в сторону. При этом они не разговаривали друг с другом. А когда попытались обойти его с двух сторон, Николай понял все. Но уже было поздно.

Он едва увернулся от первого удара, хотя жесткий кулак все же скользнул по его скуле. И тут же Николай получил сильный удар в правый бок. Шагнул в сторону, вдохнул, и острая боль пронзила всю правую половину тела. Он согнулся, задыхаясь, попытался поймать ртом воздух, но от этого боль стала только острее. В этот момент его ударили ногой в грудь, и Торганов рухнул на спину.

Чужие руки ощупали его карманы, из внутреннего вытащили бумажник, потом забрали оба мобильника. Николай сделал неуклюжую попытку вырваться, попытался приподняться, но получил еще один удар ногой. На сей раз в левый бок.

– Еще раз дернешься – убьем! – пригрозил чей-то голос возле его уха.

Его перестали ощупывать, человек, склонившийся над ним, выпрямился и сказал второму:

– Уходим!

Николай вздохнул, после удара по печени было темно в глазах, он не смог подняться сразу – его качнуло в сторону, и он снова упал. Потом сидел на корточках, дожидаясь, пока боль отпустит.

Бумажник валялся на асфальте, пустой, разумеется, хотя грабители взяли только деньги и пластиковые карты; оба паспорта Торганова – и российский, и американский – обнаружились на газоне. В карманах брюк остались ключи от квартиры и от «Мерседеса» Алисы. Это показалось Торганову странным – дорогой автомобиль в первую очередь мог бы заинтересовать напавших на него парней. Поднимаясь в лифте, Николай размышлял о происшедшем, ему показалось, что эти люди не похожи на тех, кто занимается уличным разбоем, во всяком случае, как их представлял себе Торганов. На этих были дорогие спортивные костюмы и кроссовки, они были аккуратно подстрижены и уверены в себе. Хотя кто знает – какие люди теперь занимаются грабежом на улицах российской столицы. Войдя в квартиру, он внимательно осмотрел комнаты, но следов пребывания посторонних не обнаружил – все вещи были на своих местах.