Хелен добирается до моста Легионов. На мосту никого. Сирена, уставшая слушать собственный вой, звучит все слабей и слабей и наконец прерывается невнятной чешской речью из громкоговорителя метрах в трех над головой Хелен. Голос замолкает, и наступает тревожная тишина. Кажется, что весь город, прежде чем двинуться дальше по своим делам, на мгновение замирает, припоминая грохот танков на мосту (впрочем, прислушавшись повнимательнее, вы различите звуки песни, нарушающие эту тишину). Хелен останавливается на краю тротуара и ждет, пока пройдет трамвай, – пассажиров в нем нет, кроме одной отважной пожилой женщины, которой никакая погода не помешает отправиться по делам. Наконец трамвай отъезжает, и становится видно, что на противоположной стороне дороги стоит человек в черных брюках и пуховике. Он дрожит от холода. Черный капюшон соскользнул с головы. Он почти полностью облысел, и только над ушами кое-где растут редкие черные волосы, а одно из стекол дешевых очков прорезано трещиной. У него обвисшие щеки болезненного, землистого цвета. Когда он открывает рот, чтобы что-то сказать, становятся заметны черные провалы на месте выпавших зубов. Он что-то держит в левой руке и поднимает правую.

– Арнел, – говорит Хелен.

Она не удивляется этой встрече, потому что он не один – за плечом у него стоит пятнадцатилетний Йозеф Хоффман, а на краю тротуара, готовясь ступить на дорогу, заламывает руки сэр Давид Эллерби.

– Старший брат, – говорит Хелен, но не откликается, когда он зовет ее по имени, не машет рукой в ответ. Как во сне, она идет дальше мимо моста Легионов, вниз по набережной Сметаны, вдоль замерзающих берегов Влтавы. Человек в разбитых очках идет за ней. Его спутники тоже.

Тея уже сидит в кафе, в котором они договорились встретиться, ровно с того времени, на которое эта встреча была назначена. Тусклый свет, пробивающийся сквозь зеленые плафоны, превращает зал в сумеречный лес. На окнах и на двери зеленые бархатные шторы, на столах – зеленые стеклянные пепельницы. Хелен смутно (неужели с того вечера не прошло уже много лет?) припоминает, что однажды уже сидела здесь, за этим столиком, под этими зелеными лампами, и Карел Пражан спрашивал: «Ты видишь ее? Она пришла?» Тея, нахмурившись с притворной укоризной, выразительно кивает на часы, тикающие на обшитой панелями стене. Она прекрасно выглядит, как будто потери, потрясения и встречи с Мельмот Свидетельницей повлияли на нее благотворно. Волосы упруго завиваются надо лбом, щеки сияют здоровым блеском и пудрой с золотистым отливом. Она в черном, как того требуют обстоятельства, но ее брюки, блузка, лакированные туфли мрачными совершенно не кажутся – никакого намека на траур. Губы аккуратно накрашены красной помадой. По сравнению с тем, какой изможденной выглядит Хелен, вид пышущей здоровьем Теи кажется насмешкой. Она добралась сюда без кресла, самостоятельно, с помощью двух костылей, которые теперь прислонены к столу. Если это и далось ей с трудом, то по ней так не скажешь. В кафе больше никого нет, и официанты со скучающим видом облокотились на стойку. Тея выдвинула два стула.

– Ты опоздала. Я уже не думала, что доживу до твоего прихода. Хелен, милая, ты что, заболела? Простудилась? В такую погоду оно и немудрено. Садись же! Да что с тобой, что случилось? Что ты такого увидела?

Хелен поворачивается спиной к Арнелу Суаресу и Алисе Бенет, которые терпеливо остались ждать на улице. Она послушно садится. Кладет руку на пустой стул. Может ли она признаться Тее, что завеса, отделяющая действительность от вымысла, разорвалась, что теперь она блуждает, как во сне, и не может понять, с какой стороны от этой завесы находится?

– Мельмот? – поддразнивает ее Тея, но в ее голосе больше нет того тайного ехидства, с которым она произносила это имя раньше, и Хелен понимает, что для Теи с этой историей покончено: она вручила ей рассказы о Мельмот и умыла руки. Иго ее благо, и бремя ее легко.

– Все они, – отвечает Хелен. Девушка в белой рубашке приносит три бокала и запотевшую бутылку. – Мельмот. Безымянный, Хассан, Йозеф Хоффман. Уже несколько дней они ходят за мной.

В тепле помещения кровь резко приливает к ее замерзшим пальцам.

– Не нальешь нам? – говорит Тея. Она явно пришла к выводу, что Хелен слишком погрузилась в мир фантазий. – А то я только все расплескаю. Адая обещала прийти. Странно, как чужие люди входят в твою жизнь, да? Все случается так быстро, и при этом они вроде бы даже и не имели в виду ничего такого.

– Прошлой ночью Роза спала в моей кровати, – произносит Хелен.

– Ну ладно, я налью сама, но если половина окажется на столе, пеняй на себя. У тебя что, температура поднялась, раз тебе такое померещилось? Бедняжка. Может, если попросить, они тебе сделают пунш, как в английских пабах…

– И на стене лежит такая темная и глубокая тень, что мне даже показалось, что если я дотронусь до нее, то моя рука пройдет вглубь…

– Думаю, нам нужно будет много лимонного сока, в нем витамины, и как минимум на два пальца виски.

– …Я думаю, все это время она следила за мной. Я даже думаю, что, может, и не сделала бы этого, если бы не чувствовала на себе ее взгляд…

– И сними пальто. Иначе от этого никакой пользы не будет, как сказала бы моя мама.

– Во всех этих историях никто такого не говорил. Никто не говорил: я знал, что она следила за мной, это заставило меня чувствовать себя особенным, и поэтому я совершил то, что совершил. – Хелен делает паузу и потом продолжает со злобой, оставляющей во рту неожиданно приятное послевкусие: – Я удивлена, что ты помнишь слова своей бедной мамы и что они тебя вообще волнуют.

– Хелен, смотри, для тебя сделали виски с лимоном. Посиди минутку спокойно и выпей. Ты не очень-то любезна.

– Никто из них не сказал, что это была ее вина, – ее вина! – потому что я бы никогда этого не сделала, если бы не она…

– Странно. Там кто-то стоит на тротуаре на холоде.

Тея пролила вино.

– Ну конечно! – Хелен улыбается. – Я же тебе говорила. Хоффман, Алиса, Арнел, сэр Давид Эллерби, и все одеты не по погоде.

Она не добавляет «и Мельмот», потому что это вселяет в нее безумную надежду и вместе с тем безумный ужас. (И разве вам не любопытно, что бы она сказала, если бы Мельмот Свидетельница явилась прямо сейчас и предложила ей свою руку? О, и мне тоже, мне тоже!)

– Пей, пока не остыло. Это человек в черном пуховике и в капюшоне. Вид у него ужасно жалкий. Очки разбиты. Он, похоже, болен.

Кровь приливает к лицу Хелен, как море под воздействием луны затапливает берег. Она не может произнести ни слова.

– Бедняге стоит зайти сюда, а не стоять там на морозе. Он весь дрожит.

– Так ты тоже его видишь? – шепчет Хелен одновременно с надеждой и со страхом, не в силах ей поверить.

– Естественно, вижу. Может, мой корабль и потерпел крушение, Хелен, но с глазами-то у меня все в порядке. Как ни странно, этот человек смотрит на тебя.

Тея морщит лоб. Теперь она снова адвокат, изучающий сомнительные доказательства. Может ли ей прийти в голову, что под окнами пражского кафе, где на столиках лежат бирдекели с изображением ночного Карлова моста, появился Арнел Суарес, преодолевший годы и континенты? Вполне вероятно. По крайней мере, ее хорошее настроение явно слегка портится.