Я села на лавку посреди пустынного бульвара, откинулась на спинку. Снова закружилась голова и затошнило. Я поняла, что у меня не просто шишка на затылке, а что-то посерьезней.

«Неужели я влипла? — мелькнуло в голове. — Это будет настоящей катастрофой. Этого мне только не хватало».

Я встала, держась за лавку, сделала несколько шагов и рухнула на траву. Последнее, что я помнила, это постепенно гаснущие, совсем как свет перед началом киносеанса, фонари надо мной.

Я провалялась в больнице двенадцать дней. Маме сказали правду, опустив, разумеется, кое-какие нюансы. Каждый раз, когда у меня появлялся Игорь, я спрашивала: кто-нибудь мной интересовался?

Он отрицательно качал головой. Потом, спохватившись, говорил:

— Но меня целыми днями нет дома. А ночью я сплю как сурок.

— Если позвонит мужчина, скажи, что я уехала. В Питер или в Париж — это неважно. Без разницы, понимаешь? — в который раз наставляла я Игоря.

— Понятно. Этот чувак решил, ты сделала от него ноги.

— Ты что, нанялся к нему в адвокаты?

— Молодые девочки вроде тебя готовы любую мелочь превратить в трагедию. Зачем, спрашивается? Кому от этого легче? Ради собственного спокойствия на какие-то вещи нужно смотреть сквозь пальцы, ну а какие-то и вовсе не замечать.

— Ты говоришь, как мой лечащий врач.

К слову, я лежала в неврологии.

— Уверен, он тоже мужчина.

— Да. Приблизительно твоих лет.

— Если бы вы, женщины, захотели понять нас чуть поглубже, мы бы все от этого только выиграли.

— Полагаешь, жизнь сплошное казино?

Игорь тряхнул головой и встал. Он неплохой малый, но уж больно ограничен кругом собственных представлений о жизни. С такими чувствуешь себя спокойно, а иной раз даже появляется обманчивое ощущение надежности. С годами я все больше и больше понимаю маму, выбравшую себе в спутники жизни этого мальчика со старческой душой. Это была ее месть моему отцу, оставшемуся навсегда большим ребенком.

— Мне жаль этого малого, — изрек Игорь. — Судя по всему, он совсем еще желторотый.

— Как ты можешь судить о том, чего не знаешь?

— Я знаю тебя. Ну, хотя бы поверхностно, — поправился он, прочитав в моем взгляде сомнение. — Выздоравливай! Все будет о’кей.

Денис застал меня врасплох. Я была одна в палате — обе соседки отпросились на выходные домой. Полчаса назад мне сделали укол реланиума. Я дремала, просыпаясь только для того, чтобы подумать, какая я несчастная, опять проваливалась в не приносящий ни капли облегчения искусственный сон.

Открыв глаза в очередной раз, я увидела Дениса. Он сидел на стуле возле кровати и смотрел на меня с каким-то сожалением. Я поняла, что это настоящий Денис, а не персонаж из моего сна, — на тумбочке возле моего изголовья благоухали белые лилии.

— Нам было так хорошо в ту ночь. Почему ты это сделала?

Я улыбнулась. Реланиум все-таки притупил во мне обиду. Он действовал на меня, как водка, — сразу хорошо, а потом хуже, чем было. Мой лечащий врач признался впоследствии, что впервые в своей практике столкнулся с подобной аномалией.

— Почему? — повторил вопрос Денис. — Неужели ты думаешь, будто этим можно играть?

— Чем?

— Любовью, наслаждением, чувствами другого человека. Я бы никогда не поступил таким образом с женщиной, которую по-настоящему люблю.

— У нее сломался замок на цепочке, когда вы занимались любовью?

Его глаза потемнели от ярости.

— Ты… Ты злая! — Он хлопнул ладонями по своим ляжкам, вскочил, как пружина. — Я ни перед одной женщиной еще не унижался!

— Тогда зачем унижаешься передо мной? Я ведь тебя за это только презираю, — молол мой вдохновленный реланиумом язык.

— Хватит!

Его ноздри раздувались от едва сдерживаемой ярости. Он бросился к двери и выскочил в коридор.

— Ты забыл цветы! — крикнула я ему вдогонку. Потом опять провалилась в опустошающий душу и тело сон.

Потом на меня накатило такое, что я готова была слинять из больницы в тапочках и тренировочном костюме. Хорошо, что я этого не сделала, — ноги непременно привели бы меня к Денису, что было бы невыигрышно прежде всего с эстетической точки зрения. К счастью, в тот вечер дежурил мой лечащий врач. Без преувеличения, он спас мне жизнь. Правда, я сомневаюсь, что ее стоило спасать.

Я вышла из больницы с кучей рецептов и домашним телефоном моего спасителя. На следующий же день я уехала в Питер, оттуда совершила безумное с точки зрения нашей, в ту пору еще советской, логики путешествие автостопом по Прибалтийским республикам. Я словно сознательно подвергала себя риску, останавливая на ночном шоссе военный грузовик или легковое авто с подвыпившей или же накурившейся травки компанией. Меня, конечно, угощали, травкой тоже. Беда обошла стороной — окружающий мир словно пытался загладить свою вину передо мной.

Вдобавок ко всем прочим неприятностям меня мучили страхи по поводу моей предполагаемой беременности, которыми я почему-то не стала делиться даже со столь благоволившим ко мне доктором. Этот страх превратился в навязчивую идею. Он, похоже, спас меня от еще более жестоких страданий — из-за ссоры с Денисом.

Своими страхами я поделилась с первым встречным, белобрысым пареньком по имени Альгис, который подвозил меня на своем мотороллере. Он предложил мне перекусить в кафе, где главным поваром работала его мать. Помню, мы сидели в закутке пропахшей жареными курами и лавровым листом кухни, пили холодное пиво и с аппетитом поглощали все, что ставила перед нами Илзе, мать Альгиса.

— Ты студентка? — спросил он после того, как мы представились друг другу.

— Я учусь на журфаке МГУ.

Я вздохнула — университетские дела, казалось, остались на другой планете.

— А я медучилище заканчиваю. Знаешь, по какой специальности?

Я пожала плечами, стараясь при этом выглядеть не слишком безразличной.

— Никогда не догадаешься. — Альгис говорил по-русски с приятным акцентом европейца. В нем вообще было обыкновенное человеческое обаяние. На любое другое я в то время просто бы не обратила внимания. — Я буду акушером. Представляешь, я уже пятнадцать раз принимал роды в нашем поселке. Это совсем не страшно. Моя профессия сейчас самая нужная.

Я кивнула и вроде даже улыбнулась. Альгис говорил очень увлеченно. Я всегда симпатизировала увлеченным своим делом людям.

— У тебя тоже замечательная профессия, — сказал он, улыбнувшись мне в ответ. — Журналистика сейчас в большой моде.

Я снова вздохнула и опустила глаза в кружку с пивом.

— Можешь рассказать мне, что тебя так тревожит, — сказал вдруг Альгис. — Я очень люблю слушать всякие истории. Особенно романтические.