Во двор Римской башни, как назвалась отведенная франкам часть крепости, вскоре потянулись торговцы. Предлагали гостям местные вина, христианские реликвии из самого Иерусалима, всяческие диковины и экзотические вещицы аж из Ифрикии, Багдада и Константинополя. Доны и сэры сперва презрительно воротили носы, покуда кто-то первым не выдержал искушения, развязав кошелек и призадумавшись.

И наконец вечером 29 октября, незадолго до заката, один из юных свитских Беренгарии, прогуливавшийся по крепостной стене, с топотом ворвался в башню, крича, якобы заметил на горизонте паруса. Много парусов. Он готов поставить свою часть наследства на то, что флот Ричарда идет к Кипру!

* * *

Разминаться по утрам на крепостной стене в последнее время вошло у Сергея в привычку. Во-первых, чтобы не утратить навык – было у лейтенанта Казакова странное подсознательное ощущение, что навыки сии ему пригодятся, и весьма скоро. Во-вторых, в качестве профилактики и для разогрева – жилищные условия «в гостях у Комнина» однозначно располагали как минимум к насморку, а наипаче к ревматизму. Большую квадратную залу в одной из крепостных башен, где разместили мужскую часть свиты Беренгарии, Казаков с порога окрестил «обезьянником»: низкий потолок, узкие окна, выстеленный тростником пол, длинный грубо сколоченный стол с лавками и в качестве «спальных мест» – самые натуральные деревянные нары, разве что без верхнего яруса. Упомянутые нары, очевидно, в знак особого уважения к дворянскому статусу «гостей», были снабжены тощими, набитыми сеном матрасиками, да еще слуга приволок груду грубых войлочных одеял. Камин имелся, но дров давали мало. Оттого, учитывая зимнее время и голые каменные стены, днем в «обезьяннике» было довольно прохладно, а по ночам прямо-таки забирал колотун. В одеялах к тому же водились блохи, и было их много. Хорошо хоть кормили на совесть – из общего котла, просто, но сытно, сдабривая каждую трапезу большим количеством неплохого красного вина.

От скуки, блох и холодов Казаков осатанел и на вторые сутки устроил шумный скандал. Однако искреннее возмущение барона де Шательро было встречено столь же искренним недоумением. Причем как со стороны «хозяев», так и со стороны его собственных спутников. Ангерран де Фуа в ответ на особенно гневную филиппику своего подопечного только пожал плечами:

– О чем вы, Серж? Условия как условия. Тростник свежий, еда сытная, вина вволю, свобода… в пределах крепостных стен. Ну да, не перины и не меха, но ведь и мы с вами воины, а не придворные дамы. Надеюсь, вы не обольщаетесь статусом «почетного гостя»? Мы сейчас – высокородные пленники, военная добыча, предмет торга, не больше и не меньше. Следовательно, содержание нам положено ровно такое, чтоб не передохли и не роптали, никаких излишеств. Холодно – так на то и зима. Дрова на Кипре – удовольствие дорогое. Блохи – да что вы, блох не видали?! Или в польских з амках зимою жарко и по ночам не кусают блохи?..

Барон де Шательро посмотрел на своего работодателя мутным взглядом, вспомнил свой двухкомнатный блочный з амок на улице Народной (где зимой и летом было плюс двадцать два, совмещенный санузел, электричество, газ, телефон, Интернет и отродясь не встречали ни одной блохи, кроме как на кошке Машке) и еще минут пять громко произносил странно звучащие слова, из коих де Фуа не понял ни одного, а переводить Серж наотрез отказался.

– …Мессир Ангерран, а не пригласить ли нам священника для настоящей воскресной мессы? – спросил Оливье де Монсар. – Островом много лет владели франки-католики. На Кипре должно оставаться множество католических храмов, наверняка несколько церквей отыщется и в Лимассоле. Полагаю, император не откажет нам в подобной малости? Хоть византийцы и проводят службу по иному обряду, но все же они наши братья во Христе…

– Уже сделано, Оливье. Я говорил со старшим стражником и передал нашу просьбу. Отец Александр из премонстрантского ордена, которым принадлежит аббатство в Епископи, приедет к нам завтра. Теперь помолимся же Господу нашему, – на правах старшего из присутствующих воззвал де Фуа и первым преклонил колена. Рыцари один за другим следовали его примеру. – Возблагодарим Господа за еще один день, дарованный нам… Серж, вы разве не желаете возблагодарить Создателя?

– Я благодарю его ежедневно и ежечасно, мессир Ангерран, – лицемерно ответствовал барон де Шательро, выскальзывая за тяжелую дверь. И по-русски пробурчал себе под нос:

– Вернул бы он меня домой, так моя бы благодарность была ваще безгранична…

На лестнице маялись бездельем двое стражников – сидели на ступеньках, положив поперек колен тяжелые медные булавы. Один, вислоусый и бритоголовый, демонстрируя служебное рвение, приподнялся навстречу:

– Куда?

– Туда, – нахально сказал Серж, показывая пальцем.

Стражники тупо воззрились на него. «Здоровенные лбы, – машинально оценил Казаков потенциального противника, – каждый вдвое меня здоровее. Но медлительные – жуть, тренировки никакой, пресс до колен свисает. Пока он размахивается, я его вчетверо сложу. Главное, чтоб не придавил, когда будет падать».

– Зачем? – спросил дотошный усач, но уже вдогонку и явно для проформы. Напарник хлопнул его по плечу – пускай, мол. Базилевс дозволил.

Казаков выскочил на крепостную стену, и сырой холодный ветер хлестнул его по лицу. Погода выдалась самая что ни на есть дрянная. С низкого неба сеял мелкий дождь, стекая по выступам бурых стен и потрескавшимся стволам древних олив внизу, у подножия башни. Меж зубцов крепостной стены открывался отличный вид на лимассольскую гавань. Видно было, как в серой пелене тумана около двух десятков кораблей медленно совершают непонятные маневры, то подступая к острову, то отдаляясь и пропадая из вида. Нефы точно принадлежали к объединенной эскадре Ричарда и Филиппа, будущих освободителей Гроба Господня – многие разглядели нашитые на парусах красные и зеленые кресты.

Узники Лимассола терялись в предположениях: отчего корабли крестоносцев держатся в виду острова, но не входят в гавань. Де Фуа высказал циничную догадку, что прибывшие к Кипру суда попросту лишены водительства и дожидаются появления английского венценосца. Как только он пожалует, начнется штурм Лимассола. Его точку зрения поддержала более зрелая и опытная часть свиты. Романтически настроенная молодежь – а таких было большинство – приняли сторону Оливье де Монсара, который предположил, что, пока супругу Ричарда Львиное Сердце держит в плену старый пират Исаак Комнин, у английского короля связаны руки.

– Не Божье провидение, но дьявольский промысел направил «Жемчужину» к берегам Кипра в тот момент, когда это было менее всего необходимо. Старому лису Комнину невероятно повезло. Наверняка сейчас идут переговоры, – развивал идею де Монсар. – Может быть, Ричарду ради любви придется отказаться от завоевания Кипра. Или дело обойдется огромным выкупом. Во всяком случае, думаю, что сейчас только пылкое чувство короля Ричарда к прекрасной Беренгарии не позволяет ему скомандовать штурм.

Молодежь поддержала красавчика Монсара одобрительными возгласами. Казаков, прекрасно знающий, как именно обстоят дела у короля Ричарда с пылкостью чувств, ехидно ухмыльнулся в ожидании, что вот сейчас выступят с возражениями либо язвительный де Фуа, либо красноречивый Хайме де Транкавель. Однако, к его удивлению, оба промолчали. Де Фуа только усмехнулся при словах о «дьявольском промысле», а на лице Хайме появилось странное выражение, словно бы его внезапно поразила очень скверная мысль. Дискуссия увяла сама собой, каждая из сторон осталась при своем мнении.