с ним и мне — одна могила».

CCLII

Потом, лик помертвевший лобызая,

«Любовь моя! — взывал он. — Для чего

Злой этот день, судьбина эта злая

Нас разлучила!» Взора своего

С лица любимого все не спуская,

Все говорил — и клял он торжество

Своих желаний, что минутно было

И Мензолу так страшно оскорбило.

CCLIII

Но, скорбь излив над помертвелым ликом,

Что, бледный, не казался больше жив,

Его не раз в мучении великом

Слезами и лобзаньями покрыв,

Не в силах жить в терзании толиком,

Решил убить себя. Вот уж порыв

Его с земли для смерти подымает, —

Как он услышал: Мензола вздыхает.

CCLIV

Дух Мензолы по воздуху носился,

Час не один в блуждании провел,

И в тело наконец он воротился,

В свои вместилища опять вошел, —

Она пришла в себя, и вздох излился,

И стон из уст, и горестный глагол:

«Увы, увы, о если б умерла я!» —

Она рыдала, не переставая.

CCLV

Когда увидел Африко живою

Вдруг Мензолу, что, мнилось, уж мертва, —

Воскрес сердечной радостью одною,

Заговорил утешные слова:

«О роза ароматом и красою,

Я за тебя страдаю, ты — права;

Но лишь не бойся и не ужасайся,

Моей защите крепкой доверяйся.

CCLVI

Ты мне всех благ дороже и желанней —

И ты теперь в объятиях моих.

Нет сердцу моему больней страданий

И безутешней — мук и зол твоих.

И горе мне, я мнил — предел терзаний! —

Что держит смерть тебя в цепях своих.

Моя рука меня разить готова,

Как слышу вздох твой и живое слово».

CCLVII

«Злосчастная, о, как я истомилась! —

Она сказала, взоры подняла. —

Зачем я, глупая, на свет родилась,

Зачем жива? — и слезы все лила. —

Зачем сама в тот день не задушилась,

В день первой встречи? Или б умерла,

Как облеклась в Дианины покровы:

Кабан бы растерзал меня суровый!»

CCLVIII[245]

Ей молвил он: «Ах, не томись душою.

Смотрю — и сердце падает в груди:

Какою ты поражена тоскою,

Не видя утешенья впереди,

Считая жизнь свою такою злою.

Но от меня тревог себе не жди:

Сильней себя — тебя люблю; со мною

Ты будь навек желанною, одною.

CCLIX

А чтобы ты свободно доверяла

Такой любви, как я сказал сейчас,

Все расскажу я с самого начала:

Тому четыре месяца как раз,

Охотился, не думая нимало,

Я тут один; иду, не торопясь,

Вдруг из лесочка — голоса людские;

Я подошел взглянуть, кто там такие.

CCLX

У вод я вижу светлую поляну

И нимф сидящих, вижу между них

Всех выше я владычицу Диану,

И вас она, служительниц своих,

Сурово учит, как прилично сану;

Тут встретил взгляд мой взор очей твоих

И всю красу твою; любви стрелою

Тут поражен я был перед тобою».

CCLXI

Потом он рассказал ей, как сокрылся,

Стоял и долго на нее глядел,

И как по ней желанием томился

И ею глаз насытить не умел,

И милым этим ликом как пленился

(Так говоря, лобзать его хотел),

И как, когда уж нимфы разбредались,

«Пойдем же, Мензола!» — слова сказались.

CCLXII

Поведал слезы ей и воздыханья,

Обильно сеянные для нее,

И все свои томленья и терзанья,

И как дала Венера за житье

Послушливое — в сонном обаянье

Надежды слово крепкое свое,

И сколько раз найти ее пытался,

И обо всем ей рассказать старался.

CCLXIII

Потом — как раз ее в уединенье

Он повстречал — и бросилась бежать —

И лепетал он робкое моленье —

Н как жестоко было не внимать.

И о копье, что в страшное мгновенье

Вонзилось в дуб — а то б не миновать!

О крике «Берегись!», о том, как скрылась

И больше не сказалась, не явилась.

CCLXIV

Потом о приношении Венере,

О том, какой дала она ответ,

Как быстро он, вполне предавшись вере,

Преобразился и, переодет,

Явился с нимфой схожим в полной мере

И бросился — сыскать единый след, —

Что нынче тут судьба ему судила.

«Ты знаешь, как и я, что дальше было.

CCLXV

Я рассказал терзание сплошное,

Что за тебя душой переносил.

И потому, свершив насилье злое,

Я делал лишь под властью мощных сил:

Перед тобой мне чуждо все дурное.

Но лишь Амур, что так меня томил

Тобой, — всему виновник и причина.

Прости его! Безумие — безвинно».

CCLXVI

Все Мензола отлично понимала,

Что о любви своей он говорил —

И как она впервой его объяла,

И вещи, что Амур ему внушил, —

Тут в ней самой уж сердце запылало,

И вздох ее глубокий затомил.

Стрела Амура нимфе в грудь вонзилась,

А мнила — тут предательство свершилось!

CCLXVII

Сказала: «Ах, я твердо вспоминаю —

На днях один мне все вослед бежал;

То был ли ты, другой ли, я не знаю,

Что так меня жестоко оскорблял.

И чтоб ему отмстить — я утверждаю! —

Я обернулась, гнев меня терзал,

В него копье метнула я всей силой,

Но вижу — все за мной бежит постылый.

CCLXVIII

И помню я — когда б иначе было! —

Гляжу, копье летит его сражать,

Меня