между тем себя не забывай.

Тому, что знаешь сам, на деле следуй,

И только, сын мой, сердцу помогай —

Оно научит всем речам учтивым

И для нее приятным и красивым.

CCII

И только лишь денек твой прояснится,

Увидишь — и тогда откройся ей.

Она, как птичка, лесом устремится

От соколиных яростных когтей.

Но сделай — пусть не так тебя боится:

Ведь побежит, так побежит быстрей,

Чем схватишь ты ее; не сомневайся;

Слукавив, своего уж добивайся.

CCIII

Насилия но бойся: так поранит

Ее мой сын, что из твоих когтей

Уж не уйдет; получишь все, что манит,

И в полноте, по воле ты своей.

Пусть мой совет тебе законом станет —

И совершишь, и овладеешь ей».

Рекла — исчезла. День уж загорелся.

И Африко вскочил и вмиг оделся.

CCIV

И понял он видение Венеры

Глубоко — и возрадовался он,

И этот план пленил его без меры.

Тут пламень в сердце так был разожжен,

Что весь пылал он, полон крепкой веры:

Ведь уж теперь возьмет ее в полон.

Обдумывать он начал предприятье;

Все дело в том: как раздобыть бы платье?

CCV

И вспомнил, поразмыслив, что хранится

У матери красивейший наряд, —

Она в него лишь изредка рядится, —

И молвил он себе: «Вот был бы клад,

Когда б его добыть!» Лишь отлучится

Мать из дому — и будет он богат.

В потайном месте так он платье спрячет,

Что после взять — уж ничего не значит.

CCVI

И тут судьба явилась благосклонной

И доброю к нему. Едва погас

И бледный лик луны в лазури сонной,

И звездный свет, и дня был близок час,

Как Джирафоне встал и, побужденный

Работой спешной, вышел вон как раз,

Нимало не замедля. Вся забота,

Пошла вослед старушка за ворота.

CCVII

Тут не был Африко ленив на дело.

Увидевши, что в доме — никого,

Туда, где платье, поспешил он смело

И скоро без труда сыскал его.

Едва задумал, как уж все поспело.

Никем не зрим, скрывая торжество,

Добычу из дому он снес далеко,

В чужое место, и укрыл до срока.

CCVIII

Потом, когда домой он торопился,

Для дела все казалось под рукой.

А потому он в тот же день стремился

За Мензолой; но, как вошел домой,

Взял лук он, что за выделку ценился,

Со стрелами колчан красивый свой

И всякими вещами запасался.

Так день прошел, другой уж начинался.

CCIX[241]

Уж Феба кони быстрые примчали

Сменить зарю на блещущий восток;

Уже вершины желтые сияли,

И отблеск розовый на запад лег;

Местами долы лишь в тени лежали, —

Как Африко вскочил и со всех ног

С колчаном, с луком из дому помчался.

«Я на охоту», — матери сказался.

CCX

Пошел к вчерашнему он месту, вынул

Поспешно платье матери своей;

И там с себя свои одежды скинул,

В него переоделся поскорей;

Подпоясаться стеблем не преминул,

Чтоб двигаться свободней и ловчей.

Ему Венера, верно, помогала

В убранстве: так оно ему пристало!

CCXI

А спутанные волосы спадали

Не слишком величавою волной,

Но нитью золотой вдруг отливали

И, русые, пленяли красотой.

Но хоть еще недавние печали

На бледном лике след являли свой,

Однако оттого-то поневоле

Он женственным еще казался боле.

CCXII

Преображенный с ловкостью такою,

Он с правой стороны колчан надел,

Взял в руки лук с легчайшею стрелою

И на себя немного поглядел.

Себе он показался не собою:

Он не мужчиной — женщиной смотрел.

Со стороны на эту бы картину

Кто глянул — не признал бы за мужчину.

CCXIII

Затем свои одежды положил он

Туда, откуда женские достал,

И путь ко фьезоланским устремил он

Горам, но шагу уж не прибавлял,

И там зверей немало застрелил он,

А уж потом себя и не скрывал.

Но лишь на высшую вершину вышел

Из трех, — оттуда сильный шум услышал.

CCXIV

И Африко взглянул, откуда крики, —

Нимф несколько увидел; впереди

Бегут — стреляют; слышен вопль великий:

«Стой, стой на месте! Зверя подожди!»

Стоит, глядит — кабан несется дикий,

В нем стрелы, как щетина, позади,

И со спины кровь красная стекает.

Лук Африко всей силой напрягает —

CCXV

И прямо в грудь он кабана стрелою

Разит, — и сердце та прошла насквозь,

Вся толща кожи не спасла собою;

Ступил он шаг — и сил уж не нашлось,

Он пал, сраженный насмерть раной злою.

Венере и Амуру привелось

Так пожелать, чтоб Мензола глядела,

Как было с кабаном лихое дело.

CCXVI

И нимф толпа сейчас туда сбежалась,

Все думали, что Африко — своя.

И Мензола со всеми оказалась;

Беседой занялась своя семья.

Тогда она им рассказать старалась:

«Его паденье видела ведь я.

Удара в жизнь я краше не видала,

Чем вот она, явившись, показала».

CCXVII

Как сердце Африко в груди взыграло

До глубины — с такою похвалой

Из уст ее! И тут же горько стало:

Молчать, когда она — перед тобой;

Но уж одно-то твердо сердце знало:

Удар любви отдался в ней самой.

Хоть ничего не знай, тут ясно было:

Мгновенье роковое наступило.

CCXVIII

Но, верно, страх сильней всего