В политическом отношении мы придавали значение союзному единению трех республик и высказались за необходимость, ввиду этого, немедленного признания державами независимости Армянской республики. В сущности, мы исходили из плана тесного союза трех Закавказских республик, при непременном условии оказания им действительной материальной помощи великими державами. Мы выражали даже надежду на возможность, при таком единстве фронта, известного соглашения с Советской Россией и признавали такое соглашение альтернативой другого, то есть «интервенционного», решения вопроса (посылки в Закавказье крупных европейских сил).

На вопрос адмирала Битти, может ли Азербайджан организовать дело своей военно-морской обороны (на Каспийском побережье) без посторонней помощи, ответ Топчибашева гласил: нет, не может.

19 января нас опять позвали на набережную Орсе, на этот раз на пленарное заседание Верховного совета. Председательствовал Клемансо – это были последние дни пребывания его у власти. Вокруг все знакомые (по иллюстрациям) лица удачников Великой войны и великих неудачников мира: Ллойд Джордж, лорд Керзон, Черчилль, Жюль Камбон, Нитти, Фош, Битти, сэр Генри Вильсон и многие другие.

Маршал, фельдмаршал и «первый морской лорд» сидят за особым столом, за нами. «Какое количество орудийных жерл, штыков, сабель, торпед и прочего у нас в тылу?» – спрашиваю я соседа.

Делегатов «молодых республик»[165] поместили прямо против председателя. Чхеидзе и Церетели могли теперь лицезреть вершивший дела Европы Интернационал великих держав, несколько отличный от благостного Интернационала их грузино-русских мечтаний!

Старый кельт, с таким талантом и огнем олицетворявший многочисленные поколения пожилых коренастых французов, видевших в войне 1914–1918 гг. лишь эпилог войны 1870–1871 гг., произнес несколько слов приветствия…

Речь шла о том же: каковы силы Кавказских республик и какая им нужна помощь, дабы подкрепить их оборону в случае нападения. «Военные» объяснения давались Церетели от Грузии, Магерамовым от Азербайджана. За компетентность их в этом деле не поручусь. Но вопросы ставились несложные.

Заседание это не представляло – пока мы в нем присутствовали – ни малейшего интереса. Снова заявлено было о необходимости скорейшего признания независимости Армении; больше чем следовало испрашивалась помощь Кубани и горцам и т. д. Никаких предложений военно-политического характера представителям Грузии и Азербайджана не было сделано.

Между тем в печати еще упорнее заговорили об обширном десанте союзников на Кавказе, о привлечении тамошних республик к участию в священной войне против советских войск и т. д. Делегации Грузии и Азербайджана вынуждены были даже выступать с печатным опровержением этих слухов.

Впрочем, очень скоро после того, как столь внезапно поднят был весь этот шум вокруг вопроса о новой экспедиции на восток, английским газетам сообщено было официально, что никаких войск не предполагается отправлять в Закавказье (27 января). Шум оказался из-за пустяков.

Весь переполох (поднимая его, не желали ли припугнуть Москву?) был вызван, кажется, стремлением одних английских деятелей (сторонников «военного решения») затормозить попытки других, английских же деятелей перейти на стезю мирного соглашения с советским правительством.

«Соглашатели» одолели «военную партию». И те и другие интересовались, однако, преимущественно русским вопросом, относясь не без скептицизма к Закавказским республикам. Но о последних пришлось все же заговорить – ничего не поделаешь с географией! Зато немногие, понимавшие действительное значение их независимости для более прочного устроения дел Ближнего Востока, получили теперь возможность, пользуясь благоприятной «тактической» обстановкою, добиться наконец от Верховного совета признания де-факто независимости Грузии, Азербайджана и бывшей русской Армении[166]. Лорд Керзон[167] был в этом деле призванным инициатором; а осуществление его облегчалось, конечно, и отпадением главной задержки: надежды на скорое восстановление единой России – справа. К тому же в Италии незадолго перед тем парламент высказался в пользу вступления в сношения со всеми фактическими правительствами бывшей России; и даже Франция, вместе с другими, допускала в данную минуту значение признания как способа нравственного и политического укрепления новых республик, не признавших у себя власти Советов.

Это признание де-факто было, несомненно, важным событием и в истории государственного сознания народов Грузии и соседних ей республик, и в истории европейской политики по вопросу о русском единстве. В учение об этом единстве событиями вносилась еще одна поправка, отвечавшая новому положению вещей, справедливости и практическим интересам держав.

76. Признание добровольцев

В тех русских кругах, где будущей России не могли представлять себе иначе как в виде единого централизованного государства, «как встарь», признание независимости Закавказских республик было встречено, конечно, неодобрительно, недружелюбно.

Однако главному поборнику этих идей генералу Деникину все же приходилось считаться с постановлением великих держав (сыграли, кажется, некоторую роль и советы английского комиссара).

На казачьей конференции, состоявшейся в Екатеринодаре (в конце января 1920 г.), генерал заявил, что он ратует прежде всего за единую Россию; но что им сделаны союзникам заявления относительно окраинных народностей, в смысле, во-первых, признания независимости де-факто окраинных правительств, находящихся в борьбе с большевиками, а во-вторых, определения будущих взаимоотношений между окраинными народами и Россией посредством трактата, заключаемого ими с всероссийским правительством, причем союзные великие державы могут действовать в качестве посредниц.

Сравнительно с декабрьским заявлением, где, правда, уже допускалось двустороннее, договорное установление взаимоотношений между Россией и окраинами, но еще отвергалась посредническая деятельность западных держав (см. выше), это серьезный шаг вперед, в духе предположений Парижской конференции конца мая 1919 г. (так называемые условия признания правительства адмирала Колчака; см. выше).

Однако генералом Деникиным тут же сделана была оговорка, лишавшая вышеизложенную мысль всякой ясности. «Ввиду того, – заявляет он, – что позиция, занятая конференцией 14 января по отношению к Азербайджану и Грузии, дала последним повод думать, что речь идет о признании независимости этих новых организмов, я заявил протест, но сегодня получил официальное разъяснение, что державы признали самостоятельность правительства де-факто, но не независимость окраинных государств, именно в смысле моего предложения. Это не нетерпимость – это есть охрана высших интересов русского государства, и возражение это вовсе не исключает возможности дружеских и добрососедских отношений на этой основе».

Актом 12 января правительства Грузии и Азербайджана были признаны де-факто именно в смысле признания фактической государственной независимости этих новых республик.

Когда один из грузинских делегатов, 15 января, попросил господина Жюля Камбона точнее изложить постановление конференции и подтвердить, что речь идет именно о независимости новых республик от России, то делалось это, конечно, в предвидении попыток такого «разъяснения», которым умалялось бы значение признания. Предосторожность, как оказалось, была вовсе не лишней.

Японское правительство не замедлило присоединиться к постановлению Верховного совета 12 января[168]; о неприсоединении Соединенных Штатов к этому акту генерал Деникин, к великому его утешению, был извещен состоявшим при Добровольческой армии американским адмиралом Маккали 6 февраля 1920 г.

Это расхождение «великой заатлантической республики» с четырьмя