Каэдэ высвободила руки и встала:

– Я должна поехать в Тераяму.

– Невозможно, – сказала Шизука. – Храм уже занесен снегом.

– Я должна увидеть его! – воскликнула Каэдэ, глаза вспыхнули на бледном лице. – Если он ушел из Племени, значит, снова станет Отори. Если он Отори, то мы можем пожениться!

– Госпожа! – Шизука тоже встала. – Что за безумие? Вы не можете вот так просто гоняться за ним! Даже если бы дороги были проходимы, это невероятно! Если вам хочется замуж, то куда лучше пойти к Фудзиваре. Он только о том и мечтает. Каэдэ пыталась не терять контроль над собой: – Меня ничто не остановит. Я поеду в Тераяму. В самом деле, мне следует отправиться туда… в паломничество… поблагодарить Просветленного за спасение моей жизни. Я обещала Араи приехать в Инуяму, как только сойдут снега. По пути заеду в храм. Даже если господин Фудзивара желает жениться на мне, я не могу ничего предпринимать, не посоветовавшись с Араи. О, Шизука, когда же наступит весна?

Зимние дни тянулись медленно. Каждый месяц Каэдэ ездила в резиденцию господина Фудзивары, оставалась на неделю и рассказывала историю своей жизни долгими вечерами, когда падал снег или луна холодными лучами освещала замерзший сад. Он задавал много вопросов и заставлял ее повторять разные части повествования.

– Хоть драму пиши, – не раз говорил он. – Может, мне попробовать руку в сочинительстве?

– Вы не сможете никому показать плоды вашего творчества, – отвечала она.

– Нет, наслаждение заключается в самом процессе. Я позволю взглянуть только вам. Мы могли бы поставить пьесу, а затем убить всех актеров.

Он часто вполне серьезно высказывал подобные замечания и тем самым все больше тревожил Каэдэ, однако она хранила страхи при себе. С каждым рассказом лицо Каэдэ все больше напоминало маску, движения утрачивали естественность, словно она изображала свою жизнь на сцене, которую Фудзивара воздвиг с тем же усердием, что и совершенный театр, где играл Мамору и другие юноши.

Днями он обучал ее, пользовался при этом языком мужчин и заставлял ее отвечать на нем же. Его забавляло, когда она надевала одежду Мамору и завязывала волосы сзади. Каэдэ сильно уставала, выполняя несвойственную ей роль. Зато она училась.

Фудзивара сдержал все обещания: поставлял еду и отдавал Шизуке деньги после каждого визита. Каэдэ пересчитывала их с тем же рвением, с каким училась. Она видела в них залог своего будущего, который обещал ей свободу и власть.

Ранней весной стояли сильные холода, заморозившие почки слив на ветвях. Дни становились длинней, а вместе с ними росло и нетерпение Каэдэ. Непогода, свежий снег чуть не свели ее с ума. Ее разум неистовствовал, словно птица в клетке, однако она ни с кем не смела поделиться своими тревогами, даже с Шизукой.

Солнечными днями Каэдэ ходила на конюшню и наблюдала за Раку, когда Амано выводил лошадей свободно бегать по равнинам. Раку, казалось, часто смотрел на северо-восток, чуя резкий ветер.

– Скоро, – пообещала она. – Очень скоро мы отправимся в путь.

Наконец полная луна третьего месяца стала убывать, и с юга подул теплый ветер. Каэдэ проснулась под звуки капели, вода струилась с карнизов, текла по саду, сбегала к водопадам. Через три дня снег сошел. Земля лежала голой и мокрой, ожидая, когда ее вновь наполнят звуки и запахи.

– Мне нужно уехать на некоторое время, – сказала она Фудзиваре во время последнего визита. – Меня вызвал в Инуяму господин Араи.

– Вы спросите позволения выйти замуж?

– Этот вопрос нужно обсудить с ним до того, как я буду принимать какие-либо решения, – пробормотала она.

– Тогда я вас отпускаю.

Уголки губ Фудзивары слегка дрогнули, но улыбка не тронула глаз.

Уже месяц она собиралась в дорогу на деньги Фудзивары, ждала оттепели. Холодным ясным утром она отправилась в путь. Солнце появлялось и скрывалось за несущимися по небу облаками. Хана умоляла взять ее с собой, и поначалу Каэдэ не возражала. Однако вдруг испугалась, что Араи может взять сестру заложницей, и ее придется оставить в Инуяме. Пока что сестре будет безопасней дома. Каэдэ даже себе боялась признаться, что если найдет Такео в Тераяме, то не поедет дальше в столицу. Аи сама не хотела ехать, а заложник Мицуру должен был оставаться с Шойи и гарантировать ее безопасность.

Каэдэ взяла с собой Кондо, Амано и еще шестерых мужчин. Она хотела передвигаться быстро, ни на секунду не забывая, как коротка может оказаться жизнь и насколько ценен каждый час. Она надела мужскую одежду и оседлала Раку. Конь хорошо перенес зиму, почти не потеряв в весе, и проявлял не меньше пыла, чем хозяйка. Он уже сменил зимнюю шерстку на грубый серый волос.

Шизука решила сопровождать Каэдэ, по крайней мере, до Тераямы, а потом, когда девушка отправится в столицу, Шизука поедет домой навестить сыновей, которые живут в горах за Ямагатой вместе с бабушкой с дедом. Служанка Майами, разумная и практичная женщина, взяла на себя обязательство следить за едой и жильем в гостиницах по дороге, требовала, чтобы блюда подавали горячими, оспаривала цену, усмиряла владельцев и добивалась своего.

– Мне не придется волноваться о том, кто о тебе позаботится, когда я уеду, – сказала Шизука на третью ночь, выслушав, как Майами отчитала хозяина гостиницы за постель из плохой ткани с блохами. – Подозреваю, язык Майами поднимет и мертвого из могилы.

– Я буду скучать по тебе. Ты – моя смелость. Не знаю, не оробею ли я без тебя. Кто же будет указывать мне на истину, скрываемую ложью и притворством?

– Думаю, ты сама во всем разберешься, – ответила Шизука. – К тому же рядом с тобой Кондо. Без меня будет больше шансов завоевать расположение Араи.

– Что мне от него ждать?

– Он всегда был на твоей стороне и продолжит защищать тебя. Он великодушный и преданный человек, за исключением тех случаев, когда решит, что им пренебрегли или его обманули.

– Мне показалось, что Араи вспыльчив, – отметила Каэдэ.

– Да, и это толкает его на необдуманные поступки. Он горяч во всех смыслах этого слова, страстен и упрям.

– Ты сильно его любила? – спросила Каэдэ.

– Я была еще ребенком. Он стал моим первым любовником. Я испытывала глубочайшее чувство, и он по-своему любил меня. Мы прожили вместе четырнадцать лет.

– Я уговорю Араи простить тебя, – пообещала Каэдэ.

– Не знаю, чего я боюсь больше: его прощения или гнева, – призналась Шизука, вспомнив доктора Ишиду и неспешный приятный роман, который завязался между ними зимой.

– Тогда мне, наверное, не стоит вообще упоминать твоего имени.

– Действительно лучше ничего не говорить, – согласилась Шизука. – В любом случае, его будет интересовать только твой брак во имя выгодного союза.