– Хорошо. Самые важные фигуры?

– Ферзь и король.

– Ладно, парень, азы ты уже давно выучил. Не будем больше повторять. Дальше сложнее, – заверил его Грег, кивнув головой. – Продолжим урок завтра.

Грег поставил кулаки на землю, собираясь подняться, но голос Гранта остановил его попытку избавиться от роли учителя.

– Нет. Время ещё есть. Мы можем продолжить сейчас.

Грег снова оперся на сетку, устало прикрыв глаза:

– Ты так сильно хочешь победить Риккардо?

– Это всё, чем я сейчас живу, – не задумываясь, ответил Грант. Он повернул голову в сторону шумной компании, которая расположилась на железных трубах. Латиноамериканец Риккардо затейливо улыбнулся Гранту, будто бы ощутил его взгляд на себе.

– Пусть будет по-твоему, Доминик, – выдохнул Грег, вновь схватившись за свой нож, как за указку.

Грант с непониманием на лице насупил брови, вновь сосредоточившись на действиях Большого Грега.

– Грант, – поправил он.

Грег махнул рукой, поджав губы:

– Возраст – помеха памяти.

Грант кивнул, больше не углубляясь в то, почему именно этим именем он его назвал. Глаза Грега на мгновение заискрились радостью, будто луч воспоминаний огрел его душу.

– Терминов в шахматах очень много. Я расскажу тебе несколько лазеек, которые, возможно, тебе очень помогут. Начнем, – он приподнял подбородок. – Вилка – это ход, после которого под боем оказываются несколько фигур противника. И запомни, наибольшее значение имеет та вилка, когда под боем оказывается король.

Грант кивнул, демонстрируя, что запомнил, хотя все многочисленные ходы, и всё, что дополняет их, казались китайским языком для человека, который впервые его слышит. Слишком сложно, когда на руках нет шахматной доски и реальной практики. Он должен лишь включить мозги и внимать каждому слову Грега, запоминая все значения. И только ночью перед сном можно повторять конспект, записанный в голове.

– Это ловушка, приводящая «попавшуюся» сторону к неизбежной потере ферзя или другой фигуры, – тараторил без перерыва Грег, не меняя интонацию. Грант сравнил его голос со старинными радиостанциями, которые когда-то оповещали о новостях.

– Что я только что сказал, Грант? – недовольно бросил Грег, наконец-то меняясь в лице.

Грант очнулся от своих мыслей, резко распахнув глаза и уставившись на учителя:

– Вилка – это ловушка, приводящая…

– Нет! Это «капкан». Ты не слушаешь меня!

Грант тяжело выдохнул, понимая, что вид внимательного ученика был весьма неубедительным:

– Извини. Продолжай. Я слушаю, честное слово.

Грег возмущенно фыркнул, насупившись, но вопреки своему недовольству продолжил более суровым и отчётливым тоном:

– Очень эффективное средство ограничения подвижности фигур и пешек соперника называется «блокада». Для осуществления…

– Блокада? – перебил его Грант, заинтересовавшись новым термином. – Когда ты останавливаешь действия противника? Это блокада?

– Да. Очень сильное средство.

– Я запомню, – проговорил Грант.

***

Наше время

Умиротворённая Одри посмотрела в окно и вздохнула. Чувство глубочайшего спокойствия охватило целиком, накрывая её, словно мягким одеялом. Она неосознанно улыбнулась, наблюдая, как светлеет небо в этот ранний час. Солнце вот-вот взойдет и прогонит дремучую ночь. Одри мечтала лишь об одном, чтобы и в её жизни тьму также победили лучи света. И единственным, что Грант не мог у неё забрать, была надежда. Надежда на то, что она когда-нибудь станет по-настоящему счастливой.

– Ты спишь? – тихо спросил он, не увеличивая скорость и передвигаясь по полупустым дорогам медленнее, чем всегда.

– Нет, – ответила Одри, всё ещё не отводя взгляда от утреннего неба. – Почему ты дал мне в руки заряженный пистолет?

Грант улыбнулся, глядя прямо перед собой:

– Хочешь сказать, я должен был бояться, что ты застрелишь меня?

– Да, – ответила она, обняв себя и обхватив локти ладонями.

Утро выдалось прохладным. Теплую и бывшую бы весьма кстати кожаную куртку Гранта она не приняла. Он и не настаивал. Кажется, Грант свыкся с мыслью, что она будет противоречить каждому его слову, будет идти против всех его действий. Она непокорная пленница, находившаяся в его власти лишь телом, но не душой.

– Мы оба знаем, что я способна сделать это, – напомнила Одри, повернувшись к нему, чтобы видеть каждое изменение в его лице.

Грант улыбнулся. В этой красивой улыбке не было злорадства или его коронного высокомерия. Он казался довольным, и это всё, что можно было понять.

– Знаю. Но ещё я хорошо помню твои извинения после нереализованного выстрела в мою грудь, – с этими словами всё вернулось на круги своя. Самодовольная ухмылка снова озарила его хитрое лицо.

Одри закатила глаза, переводя взгляд на дорогу.

– Стоит списать такую реакцию на шок, – она косо посмотрела на него и добавила: – Мне ведь впервые довелось стрелять в человека, который в свою очередь является серийным убийцей.

Грант прикусил нижнюю губу, ни капли не встревоженный её замечанием:

– Досадно.

– Досадно? – вспыхнула Одри, резко повернув голову в его сторону. – Это всё, что ты можешь сказать?

Грант бросил на неё насмешливый взгляд, поворачивая руль вправо:

– А что мне добавить? Если ты хотела задеть, то не стоит. Меня не волнуют последствия моей деятельности.

Одри скрестила руки на груди, скривившись от омерзительных слов. Да, совесть не стала его другом. Скорее она ему враг, и они в давнем противостоянии.

Грант мельком несколько раз посмотрел на Одри, замершую в негодовании, словно статуя:

– Будто ты не знала этого, когда спокойно позволила себе находиться в моих объятиях.

Одри продолжала хранить молчание. Сил для ответа на его колкость у неё не осталось. Он смог задеть её. Это ведь несложно. Лишь она не может никак затронуть потайные струны его души. Может, потому что её у него попросту нет?

Следующую часть пути они провели в абсолютном молчании. Одри сидела неподвижно, слегка нахмурившись, с надутыми губками. Грант изредка посматривал на её упрямое лицо, не забывая при этом улыбаться. Ему очень нравилась такая Одри. Что таить, ему просто нравилась Одри. Любая. Сердитая, язвительная, мятежная, гордая, веселая и игривая. Маленькая упрямая девчонка, которая сейчас дрожала от холода, откинув назад его куртку, как мешающий её ауре мусор. Эта непослушная девушка ему очень нравилась.